Да услышат зовущего
Шрифт:
Филипп вдруг увидел, как сквозь жирную самодовольную маску на секунду проступила круглая славная рожица Ли - друга, однокурсника, весельчака и доброй души человека.
Поддавшись теплому давнишнему чувству, он улыбнулся и положил ладонь на рукав Ли:
– Тайны тут нет, но... Знаешь, ты вряд ли поверишь...
– Я уж постараюсь, - заверил его Бреннан, придвигаясь поближе.
– Ты только все как есть...
...Он пнул тормоз так, что машину занесло, а его самого швырнуло лицом о руль. Двигатель заглох.
Теперь еще слышнее было, как кричал человек.
Не
Мотор ревел, автомобиль швыряло так, что вот-вот должны были лопнуть рессоры. Но Филипп не выбирал дороги. Человек хрипел.
Неподалеку от двух тракторов и пресс-подборщика столпились люди. Филипп затормозил перед глубокой оросительной канавой и выпрыгнул из машины. Поскользнувшись на стерне, он упал, вскочил и со всех ног побежал к стоящим.
На топот никто не обернулся. Все смотрели куда-то вниз, в середину круга.
Задыхаясь, Филипп выкрикнул:
– Я врач! Что случилось, кто кричал?..
Рабочий постарше остальных, глядя на него растерянными глазами, объяснил:
– Да вот парня шкивом мотануло. Кровь никак унять не можем!
Филипп растолкал рабочих и опустился на колени - осмотреть раненого.
Все было ясно с первого взгляда. Он поднял голову в резко приказал:
– Немедленно коричневый ящик и сумку из моей машины. И воды! Кто-нибудь пусть вызовет врача из поселка.
Два человека сбегали к его "кенгуру" и принесли ящик и сумку с инструментами.
То, что надо было сделать теперь, он делал быстро и тщательно. Профессор Гаальб с кафедры общей хирургии неспроста предсказывал ему обширную практику и прекрасную карьеру...
Кто-то тронул его за плечо. Заканчивая перевязку, он обернулся. Это был давешний пожилой рабочий.
– Понимаете, доктор, другого врача-то у нас нету...
– Как это нету?
– хрипло спросил Филипп.
– Был фельдшер, - объяснил пожилой рабочий, почему-то сняв кепку, - да вот запил и повесился...
– Ну медпункт хотя бы есть? Или аптека?
– Есть, есть, - заторопился рабочий, - вытребовали у компании, как же, есть...
Филипп поднялся, держа окровавленные руки перед собой, ладонями вверх. Раздумывать некогда: счет идет на минуты, и никто не знает, какая из них может оказаться для парня последней. Что там кричал этот старый лекарь? "Вы никогда не увидите меня исчерпавшим все мои средства!.." Кажется, так.
Он коротко распорядился:
– Поднимите его, только осторожнее, и несите за мной. А вы, - обернулся он к голубоглазому рабочему, - отгоните мою машину к шоссе и ждите меня там. Поедете с нами в поселок.
Филипп сидел на белом табурете у открытого окна и жадно курил. В ушах странно шумело - наверное, от усталости. Раненого увезла машина "скорой помощи", прибывшая из города после того, как операция закончилась.
Голубоглазый рабочий стоял позади и смотрел на руки доктора, еще полчаса назад совершавшие жутковатые по своей силе и уверенности движения в кровавом месиве. Прокашлявшись, он наконец сказал:
– Ну, господин доктор, если бы не вы, не жить ему. Очень просто; Помер бы еще в поле, и все тут...
Филипп выбросил сигарету. Потерев покрасневшие глаза, он тихо сказал:
– Как он кричал... Никогда такого не слышал...
Рабочий уставился на него с некоторым изумлением, но, не решаясь перечить доктору, пробормотал:
– Это точно, кричат... Ведь не ногти стригут, живое тело... Только парень-то, господин доктор, не кричал...
Филипп, снимавший халат, замер. Потом, не вытащив руку из рукава, повернулся к рабочему.
– Я же его услыхал на шоссе. Потому и свернул!
– Оно, конечно, господин доктор, кричат, орут, даже страшно бывает. И матерятся тоже... Но парнишку-то, когда втянуло, вперед дернуло да головой об корпус. Он и сейчас еще, верно, не знает, что с ним сталось. А так кричат! Жена его это... А вот дирекция, значит...
Он совсем сбился и умолк, не зная куда деваться от смущения.
Филипп молчал.
Теперь он ясно слышал, как за окнами маленькой амбулатории, там, в поселке, лежащем у темных склонов, под хмурым небом, далеко от больших городов, вздымался, опадал и вновь вырастал, словно пожар под ветром, тоскливый хор глухих стонов, бессвязных жалоб, болезненного шепота.
В эту минуту он понял с пугающей, мгновенной ясностью - так видят молнию, - что никогда не сможет уехать, уйти, убежать отсюда, даже если захочет этого больше всего на свете...
– ...Дослушай ты меня наконец!
– раскрасневшийся Бреннан грохнул кулаком по столу.
– Не ты им нужен, а они тебе! Им наплевать друг на друга, они дохнут и будут дохнуть! В тебе все дело, а не в них!
В сердцах он оттянул галстук и расстегнул воротник. Филипп невесело посмеивался. Ли явно ожидал чего-то другого: финансовых затруднений, шантажа там или козней мафии, - пусть скверного, но понятного. А тут...
Он попытался объяснить еще раз:
– Ты понимаешь, я единственный здесь... Часто они и сами не успевают понять, что больны. А я уже знаю. Нет, это не телепатия. Я как будто становлюсь этим человеком, и я различаю кем.
Бреннан мрачно слушал. Потом, глядя на прошлогодний календарь, висевший над стойкой бара, спросил:
– А ты не пробовал уехать?
– Да, - просто ответил Филипп.
– Только не смог. Я везде их слышал.
– Ну и влип же ты, парень!
– покачав головой, с внезапным сочувствием протянул Бреннан.
– Прямо этот... Альберт Швейцер!
– Сходство есть...
– Филипп устало потер глаза.
– Это даже не профессиональный долг и уж совсем не филантропия... Но дело и во мне самом, тут ты прав. Может быть, это какая-то деталька в моей физиологии, может быть, я, как приемник на одну волну, настроен на страдание, боль не знаю... Я оказался там раньше, чем понял, что произошло. Услыхал это и слышу до сих пор я один. Я проверял. Вот и все мои доводы. Так-то, Ли.