Да здравствует король!

Сыновей у короля не было, в том-то и беда.

Рождение долгожданного наследника той весной было ему обещано и молитвами святых старцев, и расположением звезд, и всеми придворными лекарями.

А получилась я. Какое разочарование. Потом, когда он узнал.

Матушка в сговоре с повитухой объявила, что родился мальчик. А что оставалось делать? Тогда ей было всего двадцать три. Супруг угрожал сослать ее в монастырь, где она не прожила бы и дня,

и поклялся жениться на другой в том случае, если опять родится девочка. Седьмая по счету. Передо мной были три пары близняшек.

Как две перепуганные женщины сумели заморочить батюшку и придворных лекарей, мне потом объяснили. Восхитительная ловкость рук. Волшебных, как выяснилось позже.

Этот заговор и предопределил все дальнейшее: воспитывали меня соответствующе – как наследника. Вдали от столицы, не полной же дурой матушка была. Мол, сын короля Роберта Сильного слишком слаб, в чем душа держится, ему нужен целебный горный воздух. Едва показав отцу, меня младенцем увезли в замок матушкиных родителей, затерянный в Белых горах на северной границе королевства Гардарунт.

Скандал, конечно, был, но по более мелкому поводу. Не по сути, а по внешности новорожденного. Мои черные волосы и тщедушность тела – чем не причина заподозрить королеву в супружеской неверности? Сам-то Роберт Сильный был рыжеволос, высок и могуч, как буйвол, да и королева Хелина – этакая пышечка, а белокурость моих старших сестричек – в нее.

Подозрения доказать не удалось. Матушка поклялась на священной книге и сунула супругу под нос медальон с портретом моей прабабки. Видела я потом ту миниатюру. Что там можно разглядеть под ровным слоем почерневшего за полтораста лет лака – загадка, а моя непохожесть на остальных прекрасных родственничков – налицо.

Потому государь не торопился признать меня наследником, а королева жила в изгнании вместе со мной в том же горном замке.

Дикое, почти безлюдное место и, главное, недоступное, что и требовалось на тот момент, пока король не успокоится.

В нашу с матушкой тайну были посвящены еще четверо: ее родители – лорд Герт Грахар и леди Амель, моя кормилица Сильвия, выполнявшая потом роль няни и камеристки, и старый рыцарь Лорган. Последние двое приехали в Белогорье вместе с матушкой. Для остальных я была кронпринцем.

Может быть, кто-то из слуг замка и догадывался об истине, но их преданность роду Грахар была куда выше преданности далекому королю. Горцы – особенный народ.

Насколько особенный, я узнала далеко не сразу.

Лорд и леди Грахар относились к нашему пребыванию в родовом замке, как к неизбежному злу в их, в общем-то, невидимой для меня жизни. Сам лорд обычно появлялся вечером, под конец ужина, ведя под руку супругу. Оба выглядели молодо – лет на сорок. И всегда, сколько помню, облачались в черные одеяния с серебряной вышивкой, что подчеркивало бледность их лиц и сухощавые величественные фигуры, куда там моей пышной, как мечта кондитера, королеве-матушке, чьи пестрые платья в бесчисленных оборках ветшали с каждым годом.

Супружеская чета Грахар притрагивалась

на этих семейных вечерах только к кубкам, по традиции ожидавшим их во главе стола. Разговоры тихо цедились сквозь зубы и крутились вокруг непонятных мне тогда вещей: политики, сплетен о соседях, заговоров и, разумеется, идиотизма ситуации, в которую матушкина ложь загнала нас обеих.

Меня злило, что королева трепетала перед дедом и бабкой, как овца перед волками.

И то сказать, было в хозяевах замка нечто волчье, особенно когда они улыбались. В остальном же они были вполне милы, если бы не так явно презирали свою дочь. Я рано научилась замечать такие вещи.

Один диалог, случившийся в канун моего десятилетия, запомнился особенно хорошо.

– Допустим, Хелина, пока у тебя получается прятать и зачем-то уродовать нашу девочку. Но что дальше? – складывались в тонкую презрительную нить губы леди Амель.

Я опустила ресницы, спрятав гнев. Только за семейными ужинами мне напоминали, кем я родилась. Бабушка неизменно говорила обо мне «наша девочка», «дорогая принцесса», «милая Лэйрин». Я люто ее возненавидела за это.

– Когда король вернет меня ко двору, – отвечала королева в изгнании, – я найду способ достать Роберта.

– У тебя не хватит на это ни сил, ни смелости, иначе ты давно бы это сделала, – снисходительно улыбался лорд Грахар. – А у Роберта хватит ума не подпустить тебя к столице ближе чем на милю. Даже с его безудержными пороками он проживет еще лет двадцать, а ты не сможешь столько продержаться здесь, хотя твою неожиданно проявившуюся силу мы все оценили и поддержали.

– Я бесконечно благодарна вам, отец.

– Ты бежала в родовой дом, Хелина, и можешь рассчитывать на этот кров, пока у тебя хватает крови его держать, – странно, непонятно говорила леди Амель. – Но вне его тебе рассчитывать не на что. Кончится сила – кончится всё. Надолго ли еще тебя хватит? И что тогда будет с твоим седьмым ребенком?

– Прошу вас, не надо при нем! – матушка побледнела и глянула на меня. С жалостью, страхом, состраданием, любовью. Когда она так смотрела, я прощала ей все.

– Надо, Хелина. Ты напрасно упорствуешь и тратишь силы. Такое не запереть даже тебе, матери. Посмотри только на ее глаза, – леди Амель подошла, подняла мою голову за подбородок. Она впервые за эти годы дотронулась до меня. Ее пальцы показались ледяными, а улыбка жутковатой, когда она сказала: – Я уверена, что ты – настоящая Грахар, чудесное дитя.

Я прошипела, глядя ей в переносицу, как животному, – это особенно бесит людей, я уже знала:

– Леди Амель, никогда не прикасайтесь ко мне без моего дозволения.

Она замерла, зрачки неправдоподобно расширились, заполнив даже белки. Ямы без дна, дыры во мрак. Черные на белом-белом лице, с чудовищной багровой искрой в самой глубине. Но руку она отдернула – поспешно, без всякой величественности.

– О да, ваше высочество, – улыбнулась, торжествующе глянув на королеву. – Что я говорила? Лэйрин может оказаться нашим спасением. Согласись, Хелина!