Дафнис и Хлоя

Лонг

IX

Была ранняя весна. Всюду рождались цветы — в рощах, на лугах и по горным склонам. Воздух был полон жужжанием пчел, щебетанием птиц, блеянием новорожденных ягнят. Овцы прыгали на холмах, пчелы гудели в траве, птицы наполняли пением листву. Между тем как все, таким образом, следовало сладостным законам природы, они, юные и нежные, подражали тому, что видели и слышали: слыша пение птиц — пели, видя, как овцы прыгают — прыгали с легкостью и, подобно пчелам, наслаждались цветами: срывая, одни клали себе на грудь, из других плели венки, которые приносили в жертву Нимфам.

X

Между тем как они пасли стадо по очереди, все было у них общее. Нередко Дафнис отыскивал заблудившихся овец. Нередко Хлоя сгоняла с вершины обрывистого утеса слишком отважную козу. Иногда один охранял оба стада, пока другой забавлялся веселыми играми.

То были игры пастухов и детей: девочка, собирая сухие былинки камыша, плела западню для кузнечиков и, погруженная в это занятие, забывала о своих овцах; мальчик срезал тонкие стебли тростника, прокалывал их узловатые связки, склеивал мягким воском и, нередко до позднего вечера, учился играть на флейте. Они пили вместе вино, молоко, и соединяли в общей трапезе то, что приносили с собою из дому на обед. Скорее ты увидел бы, что овцы и козы пасутся отдельно, чем Дафниса и Хлою — разъединенных.

XI

Между тем как они предавались младенческим играм, бог Любви уже готовил им некоторые заботы. Волчица по соседству кормила волчат своих и похищала из стад немало жертв, потому что, для пропитания детенышей, ей нужно было много добычи. Заметив это, поселяне сошлись ночью и вырыли несколько ям, шириною в одну огрию, глубиною — в четыре. Они унесли и рассеяли большую часть вырытой земли, но не всю; потом, прикрыв ямы сверху длинными, тонкими ветвями, усыпали их оставшейся землей, так что яму нельзя было видеть, и все место осталось совершенно гладким. Даже заяц, пробежав, сломал бы ветви, непрочные, как солома, и обнаружил бы, что здесь не твердая земля, а только обманчивый вид земли. Но хотя они и наделали довольно этих ям и на холмах, и в поле, волчица не попалась: она, должно быть, учуяла западню. Зато провалилось много овец и коз, и даже в одной из них едва не погиб сам Дафнис. Вот как это случилось.

XII

Два козла, исполнившись ревностью, кинулись друг на друга и ударились лбами. Удар был так силен, что рог у одного из них сломался, и, подстрекаемый болью, раненый пустился бежать с жалобным блеянием. Победитель бросился в погоню и преследовал его нещадно. Дафнис, огорченный сломанным рогом, рассерженный буйством козла, схватил ручку длинного посоха и устремился в погоню за преследователем. Увлеченные, один — бегством, другой — яростной погоней, они, конечно, не имели времени смотреть себе под ноги. И оба упали в яму, сначала козел, потом Дафнис. К счастию, Дафнис упал на козла, удар был смягчен, и это спасло мальчика. Он сидел в яме и плакал, ожидая, не подойдет ли кто-нибудь, чтобы вытащить его. Хлоя, видевшая издалека все, что произошло, подбежала к западне: убедившись что он жив, она позвала на помощь пастуха быков, жившего по соседству. Пастух прибежал, стал искать длинной веревки, за конец которой Дафнис мог бы ухватиться, чтобы таким образом вытащить его из ямы. Но веревки не нашлось. Тогда Хлоя вынула из волос своих шнурок, которым они были связаны и отдала пастуху, чтобы он опустил один конец Дафнису; другой они держали, стоя на краю западни, и общими силами стали тащить. Дафнис ухватился руками за шнурок, вскарабкался и наконец вылез. Злополучного козла также вытащили. Оба рога оказались у него при падении сломанными; такова была тяжкая и быстрая месть, постигшая недавнего победителя. Они подарили его пастуху в награду за оказанную помощь, чтобы он принес его в жертву, и условились сказать, что волк похитил козла — в том случае, если бы дома заметили его отсутствие. Потом вернулись к стадам. Видя, что оба стада, и овцы, и козы пасутся мирно, — сели под тенью дуба и стали смотреть, не ранен ли Дафнис при падении. Не было ни следов ушиба, ни крови. Но волосы и тело запачканы были землею и грязью. Дафнис решил вымыться, чтобы Ламон и Миртала не увидели того, что с ним случилось.

XIII

И так, придя в святилище Нимф, он отдал Хлое на сохранение верхнюю одежду и сумку и, стоя над родником, начал омывать свои кудри и тело. Кудри были черные и обильные, тело смуглое от солнечного загара, и казалось, что волосы кидали эту смуглую тень на кожу. Хлоя смотрела и находила, что Дафнис прекрасен. Так как до тех пор девушка не замечала его красоты, то вообразила, что это воды ручья одарили его прелестью. Она сама омыла ему плечи и, чувствуя под рукою мягкую гладкую кожу, несколько раз прикасалась украдкою к собственной коже, чтобы убедиться, у кого из них тело более нежное. Солнце склонялось к закату, и они вернулись домой со стадами. Но с этого дня у Хлои была только одна мысль, одно желание: снова увидеть Дафниса купающимся в роднике.

На следующий день, когда они возвратились на пастбище, Дафнис сел на

обычное место, под тенью дуба; играя на флейте, он смотрел на коз, а они, лежа у ног его, как будто прислушивались к звукам флейты. Хлоя, сидя рядом с ним, также смотрела на овец, но чаще — на Дафниса. И опять, во время игры на флейте, он показался ей прекрасным, и она подумала, что это музыка одарила его такою прелестью, и взяла флейту из рук его, чтобы убедиться, не может ли и она, играя, сделаться, такой же прекрасной. Хлоя попросила его выкупаться еще раз и увидела его в воде — увидела и прикоснулась к нему. И потом, возвращаясь, думала о его красоте, и эта мысль была началом любви. Того, что чувствовала, она не сумела бы назвать, бедная девушка, воспитанная в сельской простоте, никогда не слышавшая имени любви. Но душа ее томилась, взоры были рассеяны; часто произносила она имя Дафниса; почти не ела, проводила бессонные ночи и забывала стадо. То смеялась, то плакала. Засыпала и пробуждалась внезапно. Лицо ее то сразу покрывалось бледностью, то вспыхивало румянцем. Кажется, меньшей тревогою объята телка, ужаленная оводом. Нередко, оставшись одна, говорила она себе:

XIV

«Я больна. Но не знаю, чем. Я страдаю, а на теле моем нет раны. Я тоскую, но ни одна из овец моих не потерялась. Я вся пылаю, даже в прохладной тени. Сколько раз царапал меня колючий терновник — я не плакала. Сколько раз пчелы жалили меня — я от того не теряла охоты к пище. Значит, сильнее, чем все это — боль, которая теперь пожирает сердце мое. Дафнис прекрасен, но и цветы прекрасны. Флейта его издает нежные звуки; но и соловьи поют не хуже. А между тем, я о них не вспоминаю. Зачем я не флейта, — тогда бы я чувствовала его дыхание! Зачем я не коза, — тогда бы он берег меня! О злой ручей! Ты сделал прекрасным только Дафниса; я же напрасно погружалась в твои воды. Простите, сладостные Нимфы! Вы также покидаете меня! Не хотите спасти ту, которая вскормлена была среди вас. Кто то после меня будет плести для вас венки? Кто накормит моих бедных ягнят? Кто позаботится о моем болтливом кузнечике? Я поймала его с таким трудом и посадила в тростниковую клетку, чтобы он усыплял меня в этой пещере своим пением, под жаркими лучами солнца. Теперь Дафнис лишил меня сна — и напрасно поет мой кузнечик!»

XV

Так вздыхала и томилась Хлоя, не умея назвать любовь по имени. Но Даркон, волопас, который вытащил из ямы Дафниса и козла, юноша, с подбородком, уже опушенным бородой, знавший любовь и по имени, и на деле, — с того самого дня чувствовал сильное влечение к Хлое. Время усилило его желания. Мало заботясь о Дафнисе, которого считал ребенком, Даркон решил добиться своего или подарками, или хитростью. Сначала подарил Дафнису пастушью свирель, девятиствольную, скрепленную не воском, а желтою медью; Хлое — кожу молодой лани, усеянную белыми пятнами — наряд Вакханок. Когда же они подружились, Даркон понемногу стал пренебрегать Дафнисом и в то же время приносил каждый день Хлое то свежий сыр, то красивый венок, то спелые плоды, а то и кубок украшенный золотом, или молодых птиц, взятых в силки на холмах. Она же, доверчивая, неискушенная в хитростях любви, принимала подарки с радостью. Но еще сильнее была ее радость, когда чем нибудь могла она поделиться с Дафнисом. Скоро и он должен был изведать мучения любви. Однажды Дафнис вступил в спор с Дарконом о том, кто из них прекраснее. Судьей была Хлоя; награда победителю — поцелуй Хлои. Даркон начал первый и молвил так:

XVI

«Посмотри, Хлоя, ростом я выше Дафниса. Он козий пастух, а я — волопас; занятие мое настолько же благороднее его, насколько вол больше козла. Я бел, как молоко; волосы мои белокуры, подобно колосу, ожидающему серпа. Кормила меня собственная мать, а не коза. Он же мал ростом; без бороды, как женщина; черен, как волк. Он пасет козлов, а от них дурно пахнет. Он так беден, что и собаки не прокормит. Говорят, Дафнис сосал вымя козы: вот почему он и вышел козленком!»

После этих и других подобных речей волопаса, Дафнис заговорил в свою очередь:

«Правда, коза вскормила меня, так же как Зевса. Я пасу коз и не променял бы их на самых больших из его коров. Ралах козлиный ко мне не пристает, как и к богу Пану, у которого однако большая часть тела козлиная. Сыр, полубелый хлеб, светлое вино — вот мое сельское богатство. Большего не нужно мне. Я — безбородый, как бог Дионис; я черен, как цвет гиацинта. Но ведь бог Дионис выше сатиров, гиацинт благороднее лилий. Даркон рыж, как лисица; борода у него, как у козла; он бел и толст, как жены городские. Если ты поцелуешь меня, то встретишь губы, а у него щетину, которая покрывает ему весь подбородок. Вспомни, Хлоя, что и тебя вскормила овца, а между тем, ты прекрасна!»