Дахут, дочь короля
Шрифт:
Корентин кивнул.
— Спасибо. Могу сказать, что на этой стадии Грациллоний добился того, на что больше всего рассчитывал. Дальше ему поможет Господь. — Он смягчил тон. — Я денно и нощно молюсь о просветлении. Но иногда — иногда я на самом деле не молюсь, потому что не пристало смертным спрашивать о путях Господних, но я мечтаю о месте не на небесах и не в аду, а о подходящем месте для таких, как Грациллоний, которые слышат Слово и не верят ему, но остаются честными.
Голос Будика прервал священника:
— Благословит его Господь — за его терпимость. Он не должен жениться на
Корентин поднял руку.
— Перестань! Тихо! — Приказ прозвучал жестко, словно стальной трос, которым привязывают корабль при погрузке. Будик сглотнул и задрожал. Некоторое время слышно было лишь шторм. Корентин выпрямился во всю свою узловатую длину и маячил на фоне потолка, воздев руки и лицо кверху, закрыв глаза. Вдруг он открыл их, взглянул вниз на Будика, сказал:
— Следуй за мной, — и вышел за дверь. Сбитый с толку легионер послушался. Корентин вывел его на опустевший Форум. Дождь хлестал и образовывал ручейки. Голосил ветер. Наступали сумерки. Корентин так быстро шагал, что Будик едва поспевал за ним.
— Что, что это, сэр? Куда мы бежим? Корентин стремился вперед. Сквозь шум его ответ едва был слышен.
— Корабль потерпел крушение. На борту женщины и дети. У нас нет времени собирать отряд спасателей, пока он не раскололся. Но видение не станет являться мне напрасно.
Будик вспомнил одну ночь у себя дома, услышанные откуда-то рассказы. Однако он должен был воскликнуть:
— Что могут сделать двое мужчин? Ворота заперты. Док на Причале Скоттов.
— Слишком далеко. Слишком медленно. — И Корентин повернул в сущности не на юг, а на север от дороги Тараниса. — Бог поможет. Теперь береги дыхание, сын мой. Оно тебе понадобится.
Дома знати с множеством комнат, особняки состоятельных людей они миновали быстро. В слабеющем свете неясные очертания скульптур по сторонам аллеи, тюлень, на хвосте у которого балансирует дельфин, лев и лошадь с рыбьим хвостом — площадь Эпоны, мимолетный взгляд на статую всадника — Северные ворота, зубчатые стены башен Сестер как обнаженные клыки на невидимых небесах — вода, бушующая меж скал под мостом, — короткая дорога, взбиравшаяся на мыс Ванис, пересекавшая Редонскую, — серый торговый путь, обрамленный незащищенной от дождя и ветра землей и кустами, где не бывало ни людей, ни зверей, здесь и там виден менгир или дольмен — у края мыса, где дорога сворачивает на восток, пятно в темноте, надгробие.
Корентин вел по тропе к бывшей береговой станции. Будик спотыкался поспешая следом, промокший, стуча зубами, скользя и застревая ногами в слякоти. Прибой бился о пристань, подтачивая ее год за годом. Под утесами лежала густая мгла, бесформенные руины. Будик зацепился за обломок, упал, содрал колено.
— Отец, я не вижу, — завопил он.
В поднятой правой руке Корентина, на кончиках пальцев, появился световой шар. Он был похож на призрачный свет, что порой можно видеть на конце нок-реи, но яркий и отчетливый. В его лучах Будик нащупал судовую шлюпку, ударяющуюся об остатки палубы. Должно быть, у нее был сломан носовой фалинь или ее смыло с берега, где она лежала, и теперь приплыла сюда. На днище в хлюпающей воде болтались три-четыре весла.
Корентин поманил за собой. Будик смог лишь еле ползти вперед, в корпус, на серединную банку. Корентин взобрался на корму и выпрямился.
— Греби; — сказал он мягко, но голос его был слышен четко, как в предрассветном сне.
Да и Будик тоже был словно во сне, кладя промеж уключин пару весел и наваливаясь на них. Даже в спокойствии смерти человек в одиночку не станет пытаться сделать с лодкой такого размера больше, чем просто заставить ее медленно плыть. Для него грести в морях наподобие этого, в зубы ветру, было за гранью безумия. Корпус поддавался вперед лишь тогда, когда Будик всем телом наваливался на весла. Лодка взбиралась на валы до самых гребней и ныряла по их спине как кошка на охоте. Корентин легко удерживал равновесие. Держа в правой руке призрачный фонарь, а левой указывая путь.
Из-за ночи мир ослеп. Впереди колебался одинокий огонь.
Наконец, наконец он высветил свою цель. На рифе прочно лежало небольшое судно каких-то тридцати футов, держась на выступах, на которые напоролось. Волны с шумом разбивались о скалу. Они ломали шпангоуты корабля, отклоняя их. Сквозь рев прибоя и завывания ветра слышны были стоны и треск. Людям на борту уже не осталось прибежища, за исключением секции посередине корабля. Они ухватились за обломок мачты, спутанный клубок снастей.
Будик разглядел, что это яхта. Пара суффетов, должно быть, праздновала окончание Совета, вывезя свои семьи в дневной круиз; все исанцы считают себя хорошими знатоками моря. Буря застигла их врасплох.
Хотя сам он не был моряком, он бывал на воде довольно часто, чтобы приобрести некоторый навык. Их лодка сейчас будет брошена на риф. Он увертывался и держал суденышко прямо, словно это был ялик на озере с умеренной рябью.
Краем зрения Будик увидел, как мимо что-то двинулось. Получеловеческий образ, белый как пена, раскачивался на чудовищной волне словно наблюдатель. Насмешливый крик сквозь волнения и пронзительные крики? Существо исчезло в пенной мгле. Будик содрогнулся.
Корентин подтянул рясу и сделал большой шаг на риф. Там он стоял прочно, хотя волны бурлили выше его колен. Левой рукой он помогал жертвам отцепляться от остова разбитого судна и карабкаться на лодку. Будику пришлось приостановить работу, чтобы перетягивать спасенных через рейку по одному.
Сгрудившись вместе, они заполнили собой весь корпус. Под их весом лодка выдавалась на считанные дюймы над водой. Корентин занял свое место на корме. При свете, что он держал, Будик разглядел полдюжины людей: Боматин Кузури, Морской Советник — с двумя женщинами средних лет, должно быть, женами, — остальные люди наверняка были командой — и четверо маленьких детей — младший, без сомнения, принадлежал суффетской паре, взятый на праздничную прогулку, — дети без сил, синие от холода, напуганные, но живые.
Грести казалось не намного труднее, да и в лодку воды набралось не больше, чем по пути туда. Что ж, теперь ветер был в спину. Дождь застилал глаза, и он едва видел, куда Корентин указывал путь. Ряса священника развевалась, открывая его сухопарость, словно слетевший с мачт парус; но свет горел по-прежнему ровно.
Он исчез, когда они причалили к станции, помогли людям подняться по тропе и оказались в безопасности на мысе Ванис.
Снова очутившись в неожиданной тьме, Корентин позвал по-исански — не очень уверенно, потому что его начинала перебарывать усталость: