Дахут, дочь короля
Шрифт:
— Я здесь, — сказал Грациллоний.
— Что? — доктор преодолел изумление. Долго ходили слухи касательно хирургии в исполнении короля однажды на Сене; и многие были очевидцами, как во время битвы или несчастного случая он полностью обрабатывал раны. — Ну что ж, мой господин, позвольте объяснить вам, какие необходимо приложить усилия, и показать вам движения, пока мы пошлем за необходимыми материалами.
Когда Грациллоний вышел, то увидел, что в коридоре собралось шестеро женщин. У него ослабли плечи и чуть подрагивали. От пота под мышками образовались пятна, и от него неприятно
— Все прошло хорошо, — унылым голосом сказал он своим женам и дочери. — Сейчас Ривелин заканчивает при помощи Иннилис.
— Ты дашь ей что-нибудь обезболивающее? Ведь ты не допустишь, чтобы она мучалась? — огрызнулась Виндилис.
— Нет же, сестра! — возразила Тамбилис.
— Она стала такая холодная, что Иннилис не решилась дать ей наркотики, — сказал Грациллоний. — Кроме того, когда мы приступили к работе, она упала в обморок. Ей дадут что-нибудь попозже, чтобы она смогла спокойно отдохнуть. Мне … нечем хвастать! — Он поискал взглядом Дахут. — Это нужно было сделать.
Девушка не ответила.
— О, Граллон, — прошептала Тамбилис, двинувшись к нему с распростертыми объятиями: Ланарвилис дернула ее за рукав и зашипела в ухо: Тамбилис остановилась. На слезы на ее ресницах попал зажженный в помещении свет. Вмешалась Дахут.
— Дайте мне туда пойти, — сказала она. — Я совершу Прикосновение. Она будет меньше страдать и нормально выздоровеет.
Форсквилис нахмурилась.
— Нет, лучше не стоит. Не здесь, не сейчас. Дом Богини, а ты не посвящена — Может, потом, когда Ривелин отпустит ее домой.
— Я не могу помочь сестре, не могу вести Бдение, не могу быть королевой, благодаря тебе! — пронзительно закричала на отца Дахут.
— Я пошел, — сказал он. — Кто-нибудь держите меня в курсе и скажите, когда я смогу ее навестить.
Он вышел. Тамбилис шевельнулась, чтобы пойти за ним, но сдержалась.
— Терпение, моя дорогая, — увещевала Ланарвилис, когда мужчина ушел.
— Но он так одинок, так несчастен, — умоляла Тамбилис. — Вы поступаете так, словно это случилось по его вине.
— А разве не по его?
— Да пусть и по его. Рассуждать о таких вещах неумно, — предупредила Форсквилис. Она направилась к Тамбилис, чтобы ее обнять. — Я тебя понимаю. Все в тебе криком рвется бежать к нему. Я тоже скучаю по нему, по большой печальной, степенной, заблудшей душе. Но мы должны принести эту жертву.
— Накажите его, — сказала Виндилис, — морите его страсть голодом, пока он не уступит. Не то чтобы он когда-нибудь еще овладел мной. Но вы другие, вы можете заставить его заплатить. Вы — орудия богов.
— Он может на нас надавить, раз Гвилвилис ему недоступна, — как-то совсем не робко сказала Малдунилис.
Ланарвилис покачала головой.
— Нет. Воздайте ему должное. Он не Колконор. Он не станет расточать то уважение, которое мы все еще к нему питаем, и не будет вызывать в нас еще большую вражду в тот момент, когда ему нужен любой союзник, которого он найдет.
— А что нам делать? — несчастно спросила Тамбилис.
— То, что мы и делаем с тех пор, как он отверг свою невесту — ничего. Не посылайте ему приглашений, отклоняйте все его. На совещаниях будьте холодно вежливы. Когда наконец он будет нас искать, так же его примите. Если заговорит о постели, ответьте ему вежливо, что это он нарушил священную женитьбу, а не мы, и думаем, что боги привели в качестве примера Гвилвилис. Это его отпугнет — страх и раненая мужская гордость. Если же нет, если он будет настаивать, что ж, решать каждой из нас, но если прямой отказ не подействует, тогда думаю, нам надо лечь и отбросить свои взгляды. Он не такой болван, чтобы этого не знать.
— Если я смогу, — прошептала Тамбилис. Форквилис ударила ее по губам.
— Это будет непросто, — сказала она. — Хотя помни, мы ведь делаем это и для него тоже, чтобы он пришел к тому, чтобы заключить мир с богами.
— И как долго мы так будем жить?
Форсквилис развела руками.
— Сколько потребуется — либо сколько возможно. Между тем надейтесь, молитесь, ищите те небольшие заклинания, которыми можно воспользоваться. Кто знает, что может случиться?.. Дахут, что случилось? Принцесса вздрогнула. Она пришла в себя.
— Ничего, — сказала она язвительно. — Ничего и все. У меня мелькнула одна мысль.
— И что это? — спросила Виндилис. Дахут смотрела в сторону.
— Так, мимолетно. Позвольте, я над этим поразмыслю.
— Будь осторожна, деточка. Советуйся с сестрами. У тебя всегда была склонность к безумствам.
Дахут ухмыльнулась.
— Боги присмотрят за мной, — сказала она и торжественно вышла вон.
Погода по-прежнему была ветреная, облачная, промозглая. Солнце то появлялось, то пряталось из виду, в то время как на темнеющее море падали тени и скакали белые лошадки бурунов, пока не исчезали на рифах. Ис наполнился шумом, бормотанием в Верхнем городе, брожением, шумихой и ужасными вздохами в том месте, где стена выступала над водами. Ворота были открыты, но лоцманы ставили буи у широкого причала.
Томмалтах и Карса расхаживали по стене от Северных ворот до башни Галла. Они выпили в апартаментах Карсы и решили, что перед ужином необходимо глотнуть свежего воздуха. Там никого не было, кроме охраны на посту. Внизу меж скал крутились волны, разрывались, отступали в водоворотах и облаках пены.
— Меня удивляет, что люди не видят в этом знака того, что их боги гневаются, — сказал римлянин. Он обвел местность руками. Карса говорил по-исански, на языке, который был общим для них обоих; на латыни Томмалтах говорил с запинками.
— Да почему, ничего удивительного, — ответил скотт. — Ты не достаточно долго здесь жил. У нас дома про такое говорят, что осень мягкая и сухая.
Карса просиял.
— Так ты думаешь, Грациллонию от этого хуже не станет?
— А, вот что тебя гложет? Что ж, и меня, и меня.
— Не обижайся, дружище, но ты язычник, хоть и не типичный. Ты разбираешься в этом народе получше, нежели христианин с Юга.
— Я посвящен Митре, — холодно сказал Томмалтах.
— Знаю. — Карса положил свою руку ему на плечо. — Хотел бы я, чтобы ты избрал правильную веру! Но я имел в виду то, что ты родом из поднебесья, ты способен видеть, как осуществляется зло в душах людей. И ты меня выручил. Спасибо тебе.