Далекий край

Задорнов Николай Павлович

В Сан-Сине снаряжают войско на ста лодках, чтобы уничтожить хунхузов, живущих на Сунгари… Войско проплывет по реке, а палачи будут отрубать головы тем, кто торгует с рыжими или лоча, кто пускает их к себе в дома ночевать, продает юколу для их собак, и всем, кто хвалит их и их товары…

Тем временем майма, покачиваясь на волнах, поравнялась с широким ущельем на правом берегу реки. Там между сопок белело заливное озеро. За островами, полузатопленными разливом, виднелась загородка из жердей вокруг зимника с крышей из коры. Это и была гьяссу, где останавливались

маньчжуры, приезжавшие летом.

Гао Цзо умолк, поглядывая на берег. У него затряслась запрокинутая голова, брови задергались судорожно; он злобно скривил рот и, неожиданно взвизгнув, плюнул через борт в сторону гьяссу.

Гольды громко засмеялись. Все знали, что купец терпеть не может маньчжуров.

– Крысья нора! – потихоньку вымолвил китаец и в сердцах снова плюнул.

Только когда частокол скрылся за скалистым обрывом, Гао Цзо немного успокоился.

Мылкинцы стали просить его, пока не приехал Дыген, прислать в деревню лодку с товарами. Глядя на добрые лица гольдов, старик, казалось, вдруг расчувствовался и, смахнув с закрытых глаз навернувшиеся слезы, велел налить всем им еще по чашечке водки.

– Нам в Онда нельзя поехать, – пожаловался ему Локке. – У нас в тайге ссора была с Самарами, теперь война должна быть.

Веки старика слабо задрожали. На миг он приоткрыл их и оглядел своих гостей заблестевшими черными глазами. Казалось, он не мог сдержать внезапно охватившей его радости.

– Денгура нам драться велел, – подтвердил рыжий гольд и стал рассказывать про столкновение на Дюй-Бирани.

Гао Цзо вдруг опять закрыл глаза и ссутулился.

– Денгура говорит, что мы побьем Самаров, – продолжал Локке, – они виноваты. Говорит, когда побьем, возьмем с них выкуп… А я думаю: может, не надо драться? Какое мне дело до того, хотят или не хотят они давать Денгуре меха…

– Ой! Что ты! – вскричал Гао. – Они вас всех убьют! Высосут глаза у ваших женщин и у младенцев, съедят сердца! Драться надо!

Мылкинцы в страхе переглянулись.

– Неужели они такие? – удивился Локке.

– Я-то знаю их хорошо. Торгую в их деревне. Только по необходимости там живу! Рад бы уехать от них.

– Ну так пришли лодку.

– Как могу прислать лодку в Мылки? – пробормотал старик и постучал себя сухим кулачком в грудь. – Дыген плывет сзади, мы его майму в Буриэ перегнали… Он не сегодня-завтра на Пиване будет… Дыген едет – какая может быть торговля?

– Дыген едет? – вскочил на ноги Локке. – Ой-ой! – переглянулся он со своими сородичами. – Эй, староста! – Локке испуганно кинулся из-под навеса и стал тормошить мертвецки пьяного старосту. – Маньчжур Дыген едет!

– А? – очнулся наконец Денгура. – Дыген едет? – повторил он, еще не понимая значения этих слов, и, уставившись безумными глазами на Локке, присел на палубе, почесывая голую грудь.

Когда же смысл их дошел до него, старик проворно вскочил на ноги и в ужасе заметался по палубе.

Гольды кинулись к бортам и стали звать лодки, маячившие в отдалении. Все заспешили домой.

Дыген и был тот самый маньчжур, который построил гьяссу. Появившись впервые,

он объявил, что приехал делать подарки от имени императора бедным людям, живущим в лесах.

Одному доставалась иголка, другому горсть крупы, третьему – зеркальце или бумажные туфли. Тут же Дыген требовал ответных подарков – по одному или по два соболя с человека. Дыген повадился в низовья. Он грабил и разорял гольдов, не имевших сил оказать ему сопротивление. Несколько подкупленных гольдов помогали ему. В их числе был Денгура из деревни Мылки. С его помощью маньчжуры заставили жителей Мылок построить на другой стороне реки ограду и зимник. Там они останавливались, но проникать дальше в низовья реки боялись. Гао Цзо ненавидел Дыгена. Сам Гао стал торговать на Амуре позже Дыгена. Маньчжур всячески теснил его и жаловался на Гао чиновникам в Маньчжурии.

Гао приходилось все терпеть и всем давать взятки, потому что он был китаец, а в Китае власть принадлежала маньчжурам. Они завоевали Китай двести лет тому назад. Сам богдыхан был маньчжур. И хотя маньчжуры почти все окитаились, но они презирали китайцев и зверски терзали простой китайский народ. Гао был ловкий купец. Он не унывал и выколачивал из гольдов и из своих китайцев-работников все, что уходило на взятки Дыгену и маньчжурским чиновникам, которым приходилось платить за то, чтобы ездить на Амур, так как в то время это строго запрещалось китайцам.

Во время родовой вражды Гао подговаривал гольдов требовать друг от друга выкуп – халаты и другие дорогие вещи, которые сам привозил и продавал в этих случаях втридорога. Он ссорил гольдов между собою, заставляя их входить в неоплатные долги, и в то же время притворялся их благодетелем.

…Лодки с женщинами быстро приближались. Первой подогнала легкую угду дочь Локке, красавица Дюбака. Она вела на причале ветку старосты.

– Ракушки есть? – спросила она, когда отец перелезал через борт.

– Не-ету! – пьяно протянул Локке, мягко сваливаясь с маймы в угду. Он стал укладываться между мохнатыми собаками, поджимавшими зады и недоверчиво обнюхивавшими хозяина.

Лодка за лодкой приставали к майме. Гао Цзо ежился у борта, наблюдая, как его сыновья и работники спускают пьяных гольдов в пляшущие на волнах лодки.

– Это твоя дочка? – крикнул он Локке, заметив Дюбаку. – Твоя дочка?

Торговцы засмеялись. Гольдка стыдливо опустила голову, налегая изо всей силы на весла.

Сверху видны были лишь ее непокрытые русые волосы, расчесанные на пробор. Торговцы говорили про нее что-то нехорошее. Девушка чувствовала это, но не обижалась. В ее жизни встреча с чужеземцами была редкостью. Чаще всего эти люди ездили мимо летом. Сейчас, после долгой скучной весны, так хотелось увидеть новые лица. Она не могла оставаться безразличной под любопытными взорами. Сила, казалось, прибыла в ее руках, в движениях появилась легкость, ловкость. Она ожила.

Плотно сложив красивые ноги и вытянув их в лодке, она сильно и быстро работала веслами и улыбалась счастливо и смущенно, так что румяное лицо ее казалось еще круглей и туже.