Далекий след императора

Внезапный свист, донесшийся с улицы, заставил вздрогнуть хозяйку дома. Этот звук напоминал птичий напев: «Спать пора! Спать пора!» «Никак твой перепел явился!» – оглянувшись на дочь, с каким-то змеиным шипением произнесла мать. Та, сидя за пряслицей, сучила льняную нить. От этих «ласковых» материнских слов дева вспыхнула красным маком. Резко вскочив, она нервно сунула веретено в пряжу и порхнула к двери.

– Марфа, ты куды? – преграждая ей дорогу, мать встала у двери. –

Нет, дочь хорошо его помнила. Ее отец, земец, очень гордился своим положением. Он не был еще боярином, но не был и смердом. Его уже никто не мог, как последнего, прогнать с собственной земли. Взять девку от смерда он готов, если будущий тесть при этом не запросит с него хорошего выкупа. А вот дочь отдавать за смерда, даже если тот вдруг предложит солидный выкуп, он ни при каких обстоятельствах не будет. Не доставало еще видеть насмешливые взгляды соседей: «Мол, пообнищал земец! Так-то и надо!» Да еще такую дочь! Одни глаза чего стоят! Да увидь ее боярин… Ха! Ха! Вон, сын старосты ужом около ее вьется. Да и отец его не раз намеки бросал. Конечно, Егор парень видный, не чета этому сопливому недорослю. Рослый здоровяк, пригож собой. Орлиный взгляд – смелый, открытый. Девки, конечно, за ним гужом. Любая побежит, помани он пальцем. Это он чувствовал как мужик, вспоминая свою молодость. Да, был он пригож по всем статьям. Из-за этого и в земцы попал. Никуда не делся папаша его будущей жены. В подоле бы принесла. Дочь пошла в него. Взял бы он, конечно, его, да куды четверых сыновей девать? Парни отмахали под потолочину. Решать надобно. Как тут тяжело не вздохнешь: где ж ему откупного набраться? Одна надежда – за Марфу взять. Баба было насела на него:

– Дочка-то перезреет! Может, а?..».

Он тогда вспылил:

– Не хочу, чтобы моя дочь… да еще такая! Да по миру пошла. Кто такой смерд? – вопросил он, глядя на свою Ульяну. Да так, что та даже присела. А он, довольный, продолжил: – Да он хуже раба. За того хоть хозяин застеняет. А за его кто? И ты у меня… смотри! – Он грозно погрозил пальцем.

Прошло время. Как-то Ульяна на дороге встретилась нечаянно с Прасковьей, матерью Егора. Она попыталась проскользнуть мимо, да та остановила:

– Ты чей-то, Ульянушка, мимо бежишь? Никак возгордилась. Аль забыла, чья ты подружка была? Да и кумушки мы с тобой – Ну куда той деваться? Пришлось остановиться. Не хватало, чтобы потом по людям глас пошел, что, мол, Ульяна заспесивилась.

– Ничего я не забыла, – Ульяна затеребила платок, – просто… скоро должны мои вернуться, обед варить надобно. Жеромы они у меня ой какие. Да Федора мойво ты знаешь.

– Все мужики одинаковые. А времечко-то еще есть, – Прасковья взглянула на солнце, оно еще не очень высоко оторвалось от земли, и лукаво посмотрела на подружку.

Та намек поняла.

– Ну, как у тя телушка-то растеть?

– Растеть, куды ей деваться! А у тя?

Разговор явно не клеился, был каким-то натянутым, но торопливо прошмыгнула мимо Марфа.

– Здравы будьте, тетуся Прасковья, – сказав, дева стыдливо опустила голову, слегка покраснела.

Горячо зыркнув глазищами, она заторопилась, словно ее кто-то хотел остановить.

– Ой, краса кака! – Прасковья произнесла эти слова сладким голоском. – Ой, кума, глаз за ней нужон. Глаз. Смотри…. Замуж ей пора.

Мать машинально посмотрела вслед удаляющейся дочери. Тяжело вздохнула.

– А ты не вздыхай, чем мой Ягор плох? А? Девки ему проходу не дают. А он… нет. Марфа, чую, в его сердце вошла. И че бы нам их не поженить? А?

Ульяна опустила голову, искоса взглянула на бывшую подругу.

– А, понятно. Федор твой… того… как же, земец! А давно он им стал? Да если бы не… Ну, ладно. Мой Ягор, може, еще и боярином будить. Вон он каков!

Ульяна молчала.

– Чего молчишь? Аль Федора боися? Дак, ты… держи в руках мужика. Пущай попробует у меня Яван слово противу сказать, так я б его…

Она не стала дальше продолжать, а как-то полупрезрительно взглянула на Ульяну. Баба такого выдержать не могла.

– Ладноть, – выдавила она из себя, – посылай сватов.

Она давно была за такое решение. Егор ей был по душе. Да кто нас, баб, спрашивает? Цыкнет мужик, а то и вожжами отходит. И на этом… конец.

Вернулась Ульяна домой, а на душе словно кошки нагадили. Вырвалось как-то это согласие. А что дальше? И попробовала она пустить в «дело» всю свою женскую хитрость и ласку. Вечером, подсев к мужу, голоском запела ему на ушко, не желает ли он кружечку бражки аль медовухи. Привстал Федор с лежаня. Не поймет, чо это с бабой. Раньше с устатку – и то со скрипом наливала. А щас… на тебе.

– Че ето ты така добра? Аль че надоть? Так говори.

– Федотушка, – она пододвинулась поближе, руку на его плечо положила, – да я… того, – сказала и замолчала. Боязно стало.

– Ну, че, говори, – он пятерней прошелся по всклокоченным волосам, расправил усы.

– Да я щас, принесу.

– Ну, неси.

Она шустро спустилась в подвал и вернулась оттуда со жбаном в руке. Взяв с полки братину, подсела к мужу.

– Держи! – и подала ему братину.

Тот, ничего не понимая, посмотрел на сосуд, потом на жену.

– Лей, – видя ее нерешительность, подтолкнул он.

Федор почти залпом выпил две братины. Хотел было и третью. Но жена поставила жбан на пол. Тот, расправив омоченные усы, произнес ласково:

– Ну, сказывай!

Такое обращение ее вдохновило.

– Федотушка! – стараясь произнести его имя как можно ласковее, начала она разговор. – Марфуша у нас стала видной девицей.

– Это так! – не без гордости произнес он, как бы намекая, на кого она похожа.

– Дак… того… пора ей и в замужество.

– А че, жених есть? – как-то быстро произнес он, глядя на супругу.

– Есть.

– Кто ж?

– Ой, парень хоть куды. Девки к нему, как пчелы на мед. А он… ни… Марфуша наша ему по душе. Да и она… на его заглядывается.

– Уж не Егор ли? – отодвигаясь, спросил он.

От его строгого, грозного тона ей стало не по себе. Но, еще на что-то надеясь, робко произнесла:

– Ен!

Лицо Федора исказилось в гневе. Стало страшным, злым, отталкивающим.

– Да я… я… – он стал задыхаться, глаза его бешено забегали по комнатушке, ища что-то подходящее.