Далёкий выстрел
Шрифт:
– Я веду солдат охранять Боузменский тракт и строить крепости, – пояснил Кэррингтон через Бриджера. Он махнул рукой, указывая на запад. – Там будут возводиться большие укрепления для наших солдат.
– Та земля принадлежит Лакотам. Они не пропустят вас и начнут войну. Я и Крапчатый Хвост – друзья. Мы верим, что дети Великого Отца не с плохим сердцем идут в нашу страну. Опалённые Бёдра – тоже Лакоты, но мы не хотим войны. Оглалы называют нас женщинами и трусами, потому что мы верим белым людям. Оглалы не любят белых людей, Красное Облако будет драться…
Когда Стоящий Лось ускакал, сделав такое неожиданное признание, Бриджер увидел кислое выражение на лице Кэррингтона.
– Ставлю галлон виски, полковник, что краснокожему не удалось вас отговорить от вашей чёртовой затеи.
– Это приказ, а не затея, – возмутился офицер, – это не моя блажь, Джим. Я не свободен, как ты, хочешь – идёшь проводником, хочешь – нет. Я состою на службе и выполняю приказ правительства.
– Я стар, – спокойно ответил следопыт, – я вдоволь поел лосятины. Я от души нагулялся по горам и прериям. Я пожил своё, полковник, а вот вы с вашей миссис и оравой молокососов в мундирах, украшенных золотыми пуговицами, зря спешите свидеться с Лакотами. Не спорю, это дьявольски интересные ребята, ловкие, хитрые. Но не обязательно убеждаться в этом на собственной шкуре.
На следующий день, когда Кэррингтон прибыл в форт Ларами, огромное пространство, на котором раскинулось море индейских палаток и паслась лавина лошадей, всколыхнулось. Весть о том, что белый вождь с солдатами направлялся в страну Лакотов строить новые укрепления, облетела все собравшиеся кланы. Потоки всадников полились к тенту, в тени которого велись переговоры, требовать объяснений.
Вожди выходили на дощатый помост перед столом, за которым сидели члены правительственной делегации, и с жаром произносили длинные речи. Беспокойно крутили головами драгуны, готовые каждую минуту броситься в бой и сгинуть в океане бронзовых тел. Члены комиссии громко разговаривали между собой и яростно жестикулировали. На многих побледневших лицах выступил пот, губы напряжённо сжались. За спинами комиссионеров топтались офицеры. Переводчики тараторили, не спуская глаз с новых и новых ораторов.
– Белые люди требуют нашей дружбы и уверяют, что Белый Отец любит нас, как он любит собственных детей. Но это лишь сладкие слова, падающие с лживых языков. Бледнолицые прокладывают дороги и строят дома из камня и дерева, чтобы охранять свои дороги. Они бьют нашу дичь, рубят наш лес, привозят свои страшные болезни. Они злят наших юношей и затем упрекают их, что сердца молодых воинов полны гнева и нетерпения. Белые остаются на нашей земле и требуют, чтобы мы жили по их законам. Почему? Разве мы Бледнолицые? Почему они, приходя к нам, не живут по законам наших отцов? Они стоят на нашей земле.
Тэйлор, глава комиссии, нервно дёргал за рукава товарищей и требовал, чтобы они выступили. Но было поздно. Страх прыгал на их лицах, недавно ещё уверенных в себе и в успехе. Тяжело расхаживал возле стола полковник Кэррингтон, вызвавший эту неудержимую лавину слов.
– Мы хотим жить, как мы жили раньше, – продолжали Лакоты, – Великий Отец белых собрал нас на совет, но не хочет советоваться с нами. Он позвал нас, чтобы просто сообщить, что Бледнолицые всё решили за нас. Солдаты давно уже идут по нашей земле. Белый человек несёт в своем сердце войну. Он безумен. Он всегда приносит горе. Мы не хотим белого человека. Великий Отец присылает солдат. Зачем нужны солдаты, если вы не хотите войны? Вы утверждаете, что ваши сердца полны дружбой, но зачем же вы строите форты?
Из рядов индейцев появлялись новые ораторы. Выходили воины в одеялах, выступали индейцы в торжественных облачениях, в расшитых одеждах, были некоторые с уборами на голове. Многих знали индейцы и белые, многих знали только краснокожие.
Человек-Который-Боится-Лошадей был хорошо известен членам комиссии, они доверяли ему и возлагали на него большие надежды. Он был активным сторонником мира и поэтому старался поддерживать предложения белых. Но и он не утешил комиссионеров своей речью. Он был предельно краток, заявил, что терпению Лакотов настал конец, что через две луны от отряда белого вождя не останется даже копыта.
– Это война! – простонал кто-то за столом. Волной прокатился шум голосов над собравшимися индейцами. Пронеслись громкие крики, сильно напоминавшие боевой клич. Под драгунами, стоявшими близко от дикарей, испуганно заплясали лошади.
Наконец, на помосте показался человек в ворсистом одеяле, покрывавшем всё его тело, кроме ног в мокасинах. У него было строгое, как из камня, лицо с крупным носом, презрительно сложенными губами и жёсткими складками в уголках рта. Прямые чёрные волосы, смазанные жиром и расчёсанные на пробор, стекали по спине до пояса.
– Красное Облако, – объявил чей-то голос, и чёрные сюртуки за столом зашевелились.
– Слушайте меня, Лакоты! – Он повернулся лицом к соплеменникам. – Когда Великий Отец из Вашингтона прислал к нам своего военного вождя, он просил разрешения проложить тропу через наши охотничьи угодья. Тропу до горных массивов и до моря. Тропу для Железного Коня. Нам сказали, что Бледнолицые будут только проезжать через нашу страну. Только проезжать. И мы согласились. Нас обманули, нам не сказали, что белые будут обосновываться здесь, искать золото и мешать нам. Почему они хотят изгнать нас и жить в нашей стране? Неужели у них нет своей земли, откуда они пришли? Они обманули нас, использовав доброту наших вождей. Мы пустили к нам ядовитую змею. Белые год за годом теснили нас. Теперь наши последние охотничьи угодья отнимают у нас. Где мы станем охотиться? Что будем есть? Женщины и дети будут умирать от голода. Но я считаю, что лучше умереть в сражении, чем от голода. Великий Белый Отец прислал нам подарки и хочет новую дорогу на нашей земле. Но белый вождь с солдатами идёт забрать землю для дороги прежде, чем Лакоты успели сказать «да» или «нет». Не остыли ещё угли костра переговоров, где нам говорили слова дружбы, а Синие Куртки уже идут по нашей земле. Что будет дальше, Лакоты? Их присутствие здесь, посреди нашей страны, оскорбительно. Оно оскверняет нашу землю и оскорбляет дух наших предков. Неужели мы отдадим священные могилы отцов, чтобы их засеяли зёрнами? Лакоты! Я за войну!
Переводчик торопливо шевелил губами, а среди краснокожих слушателей поднялся оглушительный рёв и такой беспорядок, что Тэйлор забарабанил кулаками по столу. Никто не слушал. Тогда глава комиссии объявил перерыв в заседании, но все понимали, что продолжения переговоров не последует.
Красное Облако прошагал мимо группы офицеров, как бы не замечая их, и направился через пыльный плац быстрым шагом в лагерь Оглалов. За ним хлынула толпа молодых воинов. Полковник Кэррингтон проводил индейцев усталым взглядом. Некоторые вожди остались на местах и с интересом следили за гудящей горсткой комиссионеров. Большинство же воинов покинуло форт с достоинством, свойственным только краснокожим дикарям. Возле комиссии толкались трапперы в замшевых одеждах; возбуждённо спорили, сверкая пуговицами, офицеры; размахивали руками торговые служащие и клерки в костюмах из чёрной фланели. Вместе с пёстрой массой вождей и храбрых удалялся из форта нахмурившийся Бак Эллисон. Он был гладко выбрит и порядком отпустил волосы, хотя до привычных индейцам кос было ещё далеко. Он шёл молча и искоса поглядывал на галдящую толпу белых людей.
Когда он добрался до лагеря, почти все палатки оказались уже свёрнутыми, шесты и вещи сложены на волокуши и закрыты шкурами. На некоторых лошадях висели тюки.
– Белая Трава, – услышал он позади себя. К нему приближалась девушка по имени Вода-На-Камнях. Она была красива лицом и телом. Иногда её красота страшила Бака и вызывала в нём суеверное желание поклоняться ей, как величайшему божеству. Эту красоту не мог испортить даже глубокий уродливый шрам на смуглом лице девушки, который тянулся с середины лба вниз и рассекал широкую левую бровь почти пополам.