Далёкий выстрел
Шрифт:
– Отталкивайте его! – кричал капитан, и бледно-голубые вспышки молний освещали на секунды его напряженное лицо.
Пароход отползал от берега, гудел, пускал чёрные клубы дыма из высоких труб. Но обтрёпанная крона рухнувшего где-то выше по течению дерева неумолимо приближалась, гонимая течением. Три человека из команды тщетно пытались отогнать враждебное ветвистое бревно баграми, но длинные шесты лишь проваливались в мокрую листву и застревали там… Дерево сделало своё коварное дело, и пароход, продолжая пыхтеть машинами, медленно и безвольно стал выходить на середину реки. Колесо с переломанными лопастями вращалось вхолостую. Течение властно несло пароход вниз, откуда он с таким усердием поднимался много дней.
– По крайней мере, – ворчал капитан, стаскивая с себя мокрое бельё, – этот ливень избавил нас от необходимости дожидаться краснокожих. И всё же я чувствую себя счастливым, тысяча чертей! Теперь мы похожи на простую кастрюлю на плаву, но не на мишень…
Несмотря на всю невероятность случившегося, приходилось в это верить. Оба берега отодвинулись во мглу пространства, захлебнувшегося водой. Билли Шкипер стоял под дождём, крепко вцепившись в поручни, и с тоской смотрел в ту сторону, куда ушёл Бак Эллисон.
– Прости, Бак! – крикнул он в шум бури. – Прости! Храни тебя Бог…
Это были Поуни. Они предстали перед ним, внезапно возникшие ниоткуда, непривычно длинноволосые. Лишь один из четырёх был традиционно выбрит на голове, и щёточка жёстких волос на блестящем черепе переходила сзади в тонкую косичку. Другой воин выделялся среди соплеменников тем, что носил армейскую куртку, между тем как товарищи его покрывались только набедренными повязками, и тела их, обмазанные медвежьим жиром, сияли в утреннем розовом свете.
Бак не поднял карабин, даже нарочито опустил ствол к земле, демонстрируя свою уверенность в дружественных намерениях Поуней.
С давних времён эти люди вели упорную борьбу со всеми племенами семьи Лакотов, и отношения их настолько были насыщены ненавистью, что заклятым врагам хватало одного лишь упоминания о близости противника, чтобы вспрыгнуть на коня и ринуться в бой. Армия организовала целый батальон Поуней, который возглавили братья Норты. Фрэнк Норт, как никто из белых, знал быт и язык Поуней и снискал такое уважение среди индейцев, что они повиновались ему, словно божеству. Пожалуй, это был единственный офицер, которого Поуни слушались беспрекословно. Другие белые люди оставались для Поуней просто белыми людьми, дружественными, но чужими.
Бак внимательно смотрел на индейцев перед собой. Это были враги его родного племени, но друзья белого человека.
– Белый брат не имей лошадь? – удивился на корявом английском тот, что в куртке, и белозубая добродушная улыбка широко расползлась на его тёмном лице. – Поуни имей доброе сердце к белый человек. Поуни дари для белый брат хороший пони.
Позади всадников стояли шесть неосёдланных лошадей (очевидно, индейцы возвращались из набега). Бак взглянул на животных и сел на землю перед всадниками, не выказывая никаких чувств. Покопавшись в сумке, он достал оттуда трубку. Индеец в куртке спрыгнул на землю и сел рядом с Эллисоном на корточки. Бак раскурил трубку и протянул её воину. Индеец взял трубку в руки и внимательно осмотрел мундштук.
– Трубка Сю, – удивился он. – Белый брат убить злой Сю?
– Да, – соврал Бак, – я убил, взял трубку. Дома храню два скальпа Лакотов.
Он показал два пальца для пущей убедительности, и дикарь улыбнулся, ему приятно было слышать, что где-то не стало ещё двух ненавистных ему врагов. Бак извлёк из сумки банку с кофе и протянул её индейцу:
– Я беру у вас одну лошадь. А вот – чёрное лекарство, подарок вам от меня.
Индеец встал, вернул белому человеку трубку и подвёл к Баку пегую кобылу (жест щедрости – индейцы почему-то особенно ценили пегих лошадей). Затем маленький отряд ускакал, оставив позади себя мутную пыльную зыбь.
– Крепко я не люблю вас, Волки, – произнёс Бак на языке Лакотов. – пусть вы дали мне пони, я не удивлюсь, если за соседним холмом вы выстрелите мне в спину и отберёте свой подарок, а с ним и ружьишко моё.
Но Волки-Поуни не объявились, Бак зря подозревал их в коварстве, индейцы оказались мирно настроенными и не рыскали по прерии в поисках светловолосых скальпов.
До форта Бак не добрался, хотя был уже неподалёку. Рысью до укрепления оставалось, как он полагал, не более часа пути, когда над головой хлопнул выстрел, прожужжала пуля. Бак увидел мчавшихся к нему с горы оперённых всадников. Он выругался и поднёс к плечу винтовку. Ему совершенно не хотелось стрелять, ибо в индейцах он узнал Лакотов, но не стрелять было нельзя. Всадники неслись на него и размахивали над собой боевыми палицами. Один из них на скаку перезаряжал древнее длинноствольное кремнёвое ружьё. Эллисон видел, как всадник держал в зубах заготовленные пули и проворно шевелил коричневыми пальцами, копошась в заклинившем затворе. На фоне могучих крутых склонов их фигурки могли показаться забавными, если бы не хорошо понятные Эллисону их намерения… Он выстрелил, остановив своего коня, и ближайший к нему всадник сорвался со своего скакуна, поражённый, скорее всего, наповал. Следующий лишился лошади, но сам остался невредим. Бак видел кувыркнувшееся между камней раскрашенное тело. Индеец поднялся и побрёл, прихрамывая, за обогнавшими его соплеменниками. На его руке болталась, привязанная к запястью, тяжёлая палица с длинным металлическим лезвием и привязанным к нему чёрным пучком волос.
– Болваны! Что вы ко мне пристали? – Он поднял левую руку и громко крикнул на языке Оглалов: – Лакоты! Остановитесь! Я ваш брат!
Его слова и жест заставили воинов придержать мустангов, но пара самых горячих из отряда всё же поскакали дальше, рассчитывая размозжить дерзкому Бледнолицему череп. Бак выстрелил ещё раз, выбив из-под ног одного из них лошадь. Он умел не промахиваться. Индейцы явно были поражены меткостью белого человека.
– Большая сила! – услышал он их возгласы. Лакоты рассыпались вокруг него, но не приближались. Их было пятнадцать человек. Все раскрашены красной и чёрной краской. В волосах торчали большие орлиные перья. Двоих украшали пышные головные уборы. У одного в волосах сидело чучело вороны.
– Лакоты! – крикнул Бак опять. – Я принадлежу к вашей крови. Я не хочу вас убивать, но могу убить всех. Вы видели мои выстрелы. Почему ваши уши не желают слышать?
Он снова опустил оружие. Один из Лакотов подскакал к нему почти вплотную и долго смотрел Баку в лицо. Глаза свирепо сверкнули из-под жирного слоя чёрной краски.
– Кто ты?
– Меня зовут Далёкий Выстрел. Я из Оглалов, сын Жёлтой Птицы.
– Но у тебя лицо Бледнолицего, волосы на лице, – индеец дотронулся рукояткой палицы до своей щеки, покрытой краской. Палица в его кулаке была большой и тяжёлой, с тремя стальными лезвиями на конце и свисающими с рукоятки прядями человеческих волос. – Я знаю Жёлтую Птицу. Он приехал с визитом в нашу деревню два дня назад. Я сомневаюсь, я не знаю тебя, но слышал твое имя много раз. Язык твоего ружья похож на могущество Далёкого Выстрела. И я вижу, что ты на самом деле не хочешь биться с нами. Мы заберём тебя к Жёлтой Птице. Пусть он сам решит, сын ли ты ему.
– Мне нужно в крепость белых людей, – ответил Бак недовольно.
– Нет, ты поедешь с нами. – Индеец сделал резкое движение рукой, и палица со свистом рассекла воздух. – Мы не пустим тебя в деревянный дом Больших Ножей. Ты знаешь наш язык и Жёлтую Птицу, но у тебя внешность Бледнолицего. Ты можешь быть оборотнем, а можешь просто хитрым врагом. Ты ведь убил нашего брата. Мы не можем верить тебе.
Со всех сторон к Эллисону приблизились другие воины. Их глаза гневно сверкали. Один из них громко пел песню храбрых. Стрелы лежали в луках с натянутой тетивой, длинный ствол старинного ружья смотрел Баку в грудь. Вот она, эта самая непредсказуемая дикость…