Далекое будущее Вселенной Эсхатология в космической перспективе
Шрифт:
Легко понять, что ни один такой Омега не может быть Богом, даже если в конце концов оказывается, что существа, подобные нам, могут симпатизировать его личности и разделять его цели. Бог — это по определению то, выше чего ничего и вообразить невозможно, необходимый стандарт всех ценностей, необходимо присутствующий в бытии. Существо, даже очень могущественное, которое может обладать тем или иным характером, может возникнуть в одной истории и не возникнуть в другой — это, безусловно, не то, что теисты подразумевают под «Богом». Космический дух Степлдона (сам созданный даже не Восемнадцатым Видом человечества, но созданиями совершенно иного типа) оказывается безнадежно далеко от вожделенного «Творца звезд», но и сам этот Творец отнюдь не Бог.
Питер Гамильтон в своей недавней «Трилогии ночи и рассвета» наслаждается изобретением абсолютно натуралистической версии знакомых мифов; заключение этой книги подрывает всякую надежду на то, что существует Некто обладающий властью и авторитетом и требующий от нас повиновения.
Омега — не Бог, так же как не является Богом бог из Мильтонова «Потерянного рая», но истории об этих образах, которые мы пишем, пересказываем и читаем, могут нас многому научить. Говоря об Омеге, научные фантасты и другие футурологи часто приходят к заключению, что наша задача — просто существовать и не прекращать научного поиска. Как угроза Судного дня побуждает некоторых собирать тяжелую артиллерию и практиковаться в «искусстве выживания», так же и из обетования Омеги некоторые делают лишь тот вывод, что необходимо любой ценой поддерживать технологию. Лучше потерять целый мир, например, из-за изменений климата и эрозии почвы, чем утратить будущее, сократив расходы на развитие технологий. В обоих импликациях заметно неправомерное самодовольство: в первом — потому что за данность принимается определенный политический стереотип; во втором — потому что мы забываем, что Омега станет наследником всехформ жизни, не только нашей. Или хуже того — если он будет наследником лишь однойформы жизни, скорее всего, это будет не наша форма. Хоть какой-то шанс на участие в Омеге появится у нас, лишь если мы будем одними из неисчислимого множества. Конечно, для многих это прозвучит как большое разочарование: «Но ведь это буду уже не я!» или: «Это будут уже не люди!»Другие же лишь выразят удивление от того, что кто-то способен сокрушаться по такому поводу — и это, на мой взгляд, более рациональный подход.
Холдейн в своей статье о «Страшном суде» делает, на мой взгляд, ложное противопоставление:
Человеческий мирок обречен на гибель. Уже сейчас человеческий ум предвидит его конец. Если человечество сумеет расширить горизонт своей воли, как уже расширило горизонт своего интеллекта — оно избежит гибели. Если нет — неминуемо придет суд и человек и все его дела погибнут навеки. Либо раса людей докажет, что ее предназначение — вечность и бесконечность и что ценностью индивидуума в сравнении с этим предназначением можно пренебречь, либо придет время,
Когда припортовые рынки замрут, В вечном воскресном дне обретя покой; Когда даже влюбленные мир свой найдут, А земля останется потухшей звездой [61] .61
Haldane [22], с. 312 (пер. ред.), цитирует Джеймса Элроя Флекера, "The Golden Road to Samarkand", в Collected Poems(Martin Seeker, London, 1916), 145 (те же строки использованы Артуром Кларком в заключении «Прелюдии к пространству»).
Подробный ответ Холдейну занял бы отдельную статью. Хотя я согласен с ним в том, что «ценное духовное упражнение — пытаться хотя бы изредка представить себе, какие возможности готовит для нас будущее» [62] , ни его метафизика, ни этика, ни футурология меня не привлекают. В особенности не согласен я с тем, что у нас якобы есть лишь один выбор: либо думать только о настоящем, либо строить коммунистическую утопию, дабы заселить своим потомством звезды [63] . Приносить настоящее в жертву будущему — самоубийство. Кроме того, одно лишь материальное и временное будущее нас не удовлетворит.
62
[22],
63
Предприятие, высмеянное еще у К. с. Льюиса в романе «За пределы безмолвной планеты» [25], с. 164: «"Люди будут просто улетать из каждого [мира] до того, как он умрет, — все дальше и дальше, понимаете?" — "А что будет, когда умрут все миры?"»
Итак, мораль в том, что все эпохи исчерпываются и спешат к концу, если только не понимать Омегу как метафору чего-то большего, чем очередная эпоха. И вот еще одна история, над которой стоит поразмыслить: если Омега реален — почему бы ему нас не воскресить? И, если он это сделает, почему бы, по крайней мере для начала, — не предоставить нам контекст, в котором мы сможем не просто существовать, но и жить привычной для нас жизнью? И откуда нам знать, что это уже не произошло? Что, если это не далекий воображаемый проект (как предполагает Фрэнк Типлер [33]), а ситуация, в которой мы живем? Откуда нам знать, кто мы «в действительности»: те существа, от которых происходит Омега, или те, кого он возродил и кому отвел маленький уголок своего существа, чтобы чему-то их научить? [65] И есть ли разница, если Омега способен «вернуться» к собственному началу, между оригиналами и копиями?
64
Blake,"There Is No Natural Religion [7] (2–я серия): p. 97.
65
См. [36], с. 214: «Мир, в котором обитаем мы с тобой — не более, чем иллюзия, поддерживаемая машиной в конце времен».
В таком случае (спасибо за эту мысль доктору Барри Дейнтону, моему ливерпульскому коллеге) и аргумент Картера для нас не так страшен: да, мы находимся в величайшем из всех возможных собраний смертных индивидуумов (то есть среди всех, кто когда-либо жил на свете), на время поселенные в контекст, где у каждого из нас сохраняется чувство своей индивидуальности, до тех пор, пока мы не научимся — или что-то в нас не научится — существовать иначе. Какие еще чудесные сценарии приготовил для нас Омега — покажет время. Каким окажется (точнее, уже оказался) он сам, зависит от того, что сможет вообразить себе все «сообщество верных». Мы сразу — и его плод, и одни из его далеких предков.
Когда рассказчик у Степлдона возвращается из своих блужданий на краю времени и останавливается на вершине холма, с которой открывается вид на его дом, сердце его переполняет обновленное чувство «мерцающего атома нашей общности»: отношений с женой [66] . «Необъятность, — продолжает Степлдон, — сама по себе не хороша и не плоха… Но она косвенно важна, поскольку помогает обогащать и развивать ум» [67] . Новое поглощение чисто личными делами — это засыпание, и преображениеличности может быть способом проснуться. Мое предположение немного отличается от степлдоновского: необъятность, или попытка представить себе необъятность, пробуждает нас и заставляет узнать то Бесконечное, что окружает нас и нам противостоит.
66
[30], с. 333.
67
Там же, с. 335.
По вдохновенному рассказу Джона Кроули, тот миг, когда Джордано Бруно вполне понял, что солнце не вращается вокруг земли, стал его освобождением из хрустальных сфер, окружающих все человеческие души. Вместо того чтобы мысленно рваться к небесам, он понял, что сама земля плывет в небесах, что он уже сбежал. «Ты можешь сделать себя равным звездам, если поймешь, что твоя мать–Земля — тоже звезда: ты поднимешься сквозь сферы, не покидая землю, но плывя на ней и зная, что она плывет». [20] Мы избегаем катастрофы Картера, зная, что мы в Омеге — и катастрофа уже произошла. Глубокое время окружает нас, и, быть может, это соответствует дерзкому требованию Блейка куда больше, чем здравомыслящий презентизм, увы, слишком многих современных мыслителей.
Литература
1. Babbage, С, Ninth Bridgewater Thesis: A Fragment(Frank Cass, London, 1967; 1 stpublished 1837; 2 nded. 1838).
2. Barrow, J. D., and Tipler, F. J., The Anthropic Cosmological Principle(Oxford University Press, Oxford, 1988).
3. Baxter, S., Time: Manfold I(Voyager, London, 1999), 3.
4. Bear, G., Blood Music(Gollancz, London, 1986).