Дальнее плавание
Шрифт:
Но на этот раз Галя несла свой подарок с каким-то иным, необычным чувством, в котором вместе с радостью таилась и горечь. Остался ли ей верен друг? И будет ли на празднике Ваня?
XIV
Галя подходила к школе с беспокойным сердцем.
Во дворе никого не было. Но окна ярко сияли огнями, проливая избыток света на горки снега, на тропинки среди них, на смутные очертания стройных школьных лип.
И родная школа Гали явилась ей сейчас в ином, таинственно веселом и нарядном виде. Как будто бы даже
Маленьких девочек нигде не было видно. По коридору ходили гости — мальчики из мужской соседней школы. Они держались стайкой, словно молодые птенцы, недавно вылетевшие из гнезда. Зеленая бархатная дорожка — дар Анны Ивановны, любившей и в школе уют, — убегала по лестнице вверх, как лесная тропинка, что ведет в мир тихих трав и листьев. И Анна Ивановна, нарядная, в черном платье, ходила под руку с Ниной Федоровной, директором школы. И тень постоянной заботы не закрывала их лица. Из глубины большого актового зала доносилась музыка, бежала вниз, прямо под ноги Анке, которая стояла на лестнице, как хозяйка, с красной повязкой на рукаве, то словом, то смехом встречая гостей и друзей. И через плечо у нее висела почтовая сумка.
Она была одета просто, почти как дома. Полосатая кофточка, связанная из тонкой шерсти, с карманчиками — подарок отца, присланный ей с фронта недавно, — делала ее стройную и без того фигурку еще стройнее. Из бокового карманчика виднелся край крохотного платочка. И эта случайная, быть может, подробность придавала ей тот милый и домашний вид, который так располагал к себе каждого, кто приходил на этот школьный праздник.
Увидев Галю, Анка тотчас же подбежала к ней.
— Я так беспокоилась, что ты не придешь! — сказала она простодушно. — Мы не могли зайти к тебе. Весь день я возилась сегодня в школе, все готовилась к празднику. И Ваня все спрашивал, придешь ли ты, и все беспокоился, что ты обиделась.
Нет, Анка оставалась все той же. И Галя поцеловала ее и подарила ей книжечку стихов. Анка с радостью взяла ее, раскрыла, заглянула в страницу.
И пока Анка глядела в страницу, Галя успела спросить голосом, которого она сама не узнала, — так он был стеснен, неестествен:
— Разве Ваня уже здесь?
— Он здесь уже давно, — сказала весело Анка.
Она ничего не замечала. И голос Гали, ставший совсем другим, не привлек ее внимания.
— Он здесь, наверху, — повторила Анка. — Он все время с Иваном Сергеевичем.
— С Иваном Сергеевичем? — воскликнула Галя с испугом. — Разве он тоже пришел?
Нет, она не в силах ему сейчас рассказать, о чем думала вчера и какой стыд испытала.
А он — вот он, спускается по лестнице вместе с Ваней, идут они рядом, и некуда ей уйти ни от того, ни от другого. Она низко склонила голову и поклонилась учителю.
Лицо у него было усталое и больное. Старые раны всё по-прежнему беспокоили его. Но он все же приходил на эти праздники, где чужая юность постоянно расцветала на его глазах, и он глядел на нее с радостью, и душа его отдыхала.
Он остановился перед Галей и ждал, когда она поднимет свое лицо. Она не подняла
Тогда он спросил:
— Ты болела все время, Галя?
— Да, — ответила она, ужасаясь своей собственной лжи.
Он увидел эту ложь даже на ее склоненном лице, но почему-то не уличил ее, как это сделали бы, может быть, другие, как, например, Анна Ивановна.
Он положил руку на ее плечо и сказал:
— Надо быть сильнее своей болезни. Ну иди и позови Анку наверх в зал. Без нее там уже скучают.
Он пошел дальше, чуть прихрамывая.
А Ваня остался на месте. Он протянул Гале руку и поздоровался. Она же не могла ее пожать так твердо и так спокойно, как это сделал он.
Пальцы не слушались ее.
Анка промчалась мимо по лестнице на своих быстрых и резвых ногах и оглянулась, посмотрела на Галю и Ваню, обдав их целым снопом веселого огня, горевшего в глубине ее глаз.
Она удивилась смущению Гали и подбежала к ней.
— Что же вы оба без номеров? — сказала она. — Мы уже начали играть в почту, а у вас еще ничего нет.
И она булавкой приколола к груди Вани белую бумажку с номером, а Гале приколола другую и сказала:
— Это номера вашей полевой почты. Нельзя терять друг друга в такое время. Представьте себе, что вы на разных фронтах. Например, Ваня под Кенигсбергом, а ты под Будапештом. Или нет: представьте себе оба, что вы здесь, в нашей прежней, старой школе, и пишете друг другу, что вы чувствуете сейчас и о чем вы думаете. А я — ваш военный цензор.
И Анка со смехом побежала дальше, размахивая своей почтовой сумочкой, сделанной из картона. Потому что Анке было некогда и потому что, как она полагала, ей уже давно было известно, что чувствует Галя. А что чувствует Ваня, она тоже знала давно, еще с восьмого класса. Разве не говорили они всегда о Гале и разве не восхищались ею?
Анка не знала только, что делать с этими глупыми мальчишками, которые пришли на вечер к девочкам и стоят сейчас у стены в большом, просторном актовом зале, где, не жалея для них света, такого дорогого в эту военную ночь, зажгли столько ярких ламп, и где для них льется музыка, и в школе царствуют сейчас легкие звуки Штрауса, под которые так легко танцевать и в которых и Анке чудится ее счастье.
Но девочки танцуют одни. Глупые мальчишки!
Она подбегает к ним и смотрит на них с удивлением и гневом. Разве они пришли сюда только для того, чтобы подпирать эти стены? Разве можно отказываться от счастья!
Но мальчики стесняются танцевать.
Они отступают перед Анкой и становятся еще ближе к стене — вихрастые, стриженые, насмешливые и дерзкие.
Ах, это всё восьмиклассники! Они еще очень глупы.
А где же вы, милые сверстники? Какие звуки слушаете вы сейчас на поле еще не утихшей битвы? Сохранили ли вы свою нежность в долгих бурях огня, что носятся еще над вашими головами? Вы поступали бы не так.
Анка оглядывается вокруг и видит Ваню и Галю. Они входят в зал и начинают танцевать. И белые билетики с номерами, пристегнутыми к их груди, кажутся сейчас Анке двумя маленькими тайнами, которые надо еще разгадать.