Дальние пески

Гарв Эндрю

Но, несмотря ни на что, я по-прежнему любил ее. Если бы, как подсказывали мне рассудок и логика, она действительно была второй Фэй, я должен был бы чувствовать себя неуютно в ее присутствии. У меня же не возникло ни тени подобного чувства. Практически на глазах у меня Фэй из очаровательной девушки превратилась в кровавое чудовище, а я все еще был влюблен в ее «второе я». Вообразите муку, которая меня снедала!

Я почти тут же ввязался в спор с самим собой. Хорошо, предположим, что Кэрол — вторая Фэй. Тогда она должна отлично знать, что Фэй виновна. А зная это, не в ее ли интересах было помочь мне отыскать разницу между ними вместо того, чтобы упрямо тыкать мне

в лицо их абсолютным сходством? Разве не это было бы для нее самой разумной политикой в сложившейся ситуации? Разве не таким путем должна она в таком случае поддерживать мое доверие? В конце концов, ее материальное благополучие — да что там, все ее будущее — зависит от того, сумеет ли она остаться заслуживающей доверия женой. Если сумеет, то сможет рассчитывать на обеспеченную, легкую жизнь, высокий социальный статус и завидное положение в обществе как супруга человека, который в не таком уж далеком будущем станет лордом Ренисоном. Блестящая перспектива для любой «зо-лотоискательницы». Если же не сумеет и мы разойдемся, ей достанется лишь сравнительно небольшое содержание, она останется в одиночестве, а при том, что она будет известна как сестра убийцы, от которой отказался муж, это одиночество может стать пожизненным.

Так почему же она так себя ведет? Возможно, понимает, что ей недолго удастся скрывать свое полное сходство с покойной сестрой. Вероятно, она предчувствует, что, как бы я ни хотел верить в различие между ними, призрак их похожести будет непрерывно преследовать и мучить меня до — тех пор, когда я уже не смогу выносить этого более. Если она рассуждает так, то она безусловно права… Возможно, ей показалась более надежной позиция непоколебимой веры в невиновность Фэй, и теперь она со всем пылом и горячностью, на которые только способна, будет доказывать мне, что произошла ужасная ошибка. Если ей удастся убедить меня в этом, ее будущее можно считать гарантированным… Но неужели она всерьез считает, что меня можно в этом убедить вопреки всем фактам? Неужели она настолько твердо уверена в своей власти надо мной?..

К черту! Пусть будет, что будет. Время покажет. Я проглотил две таблетки снотворного и уже скоро забылся тяжелым сном.

За завтрак мы сели одинаково бледными и заспанными. Как я догадывался, большую часть ночи она провела переваривая изложение материалов расследования, чем, без сомнения, и объяснялось ее сдержанное поведение. И неудивительно, такие факты вынудили бы отступить любого. Она была вежлива, холодна и так далека от меня, словно не сидела напротив, а находилась за миллион миль отсюда. Я тоже решил держаться с холодной вежливостью.

Когда она налила нам по чашке кофе, я поинтересовался:

— Ну, что ты думаешь обо всем этом по здравом размышлении?

Помедлив немного, она сказала:

— Я вижу теперь, почему ты поверил. Но только сама не верю и не поверю никогда…

— Значит, ты решила отбросить факты и довериться своему «шестому чувству»?

— Видимо, тебе так и должно казаться, хотя это не совсем верно.

— В чем же это неверно?

Ее лицо приняло упрямое выражение.

— Даже если допустить, что Фэй действительно хотела избавиться от Артура, хотя это, конечно же, неправда, в этом деле все равно очень много странного.

— Ну, например?

— Например, этот случай с яликом… Фэй ведь обращалась с ним очень умело.

— Не забывай, при каких обстоятельствах это происходило. Версия инспектора Бернса правдоподобна. Она должна была очень торопиться, а когда потеряла весло, просто запаниковала.

— А как ухитрилась она зацепиться за якорь лямкой купальника?

— Что

же здесь удивительного? Ей, естественно, пришлось поднять якорь, чтобы бросить его за борт.

— У ялика был очень легкий якорь — всего несколько килограммов.

Я только пожал плечами.

— Что с того? Этого вполне могло оказаться достаточно… Что-нибудь еще?

— Да… Она разделась и оставила одежду на «точке», но сумку взяла с собой на остров, иначе ее не оказалось бы в ялике.

Значит, она плыла, держа сумку над головой. Мне кажется, логичнее было бы оставить ее вместе с одеждой.

— Разве женщины не таскают свои сумки повсюду?

— Да, но лезть в воду они все-таки предпочитают без них!.. И потом, этот инсулин. Зачем ей понадобилось уносить его? Нужно было просто слегка ослабить пробку пузырька и дать ему вылиться на песок. Это все равно выглядело бы как несчастный случай, и не надо было бы придумать, как вернуть его на остров… Тебе не кажется, что такой план был бы намного лучше?

Я с трудом выдержал ее взгляд. Как я теперь убедился, она только методично и скрупулезно изучила газетные отчеты, чтобы обнаружить в фактах малейшую слабость. Она демонстрировала сейчас передо мной тот же тонкий и изощренный ум, какой пустила в ход Фэй, продумывая план убийства!

В ответ я сказал:

— Фэй, по всей видимости, не хотела трогать пузырек. На нем могли остаться отпечатки пальцев.

— Верно, об этом я не подумала… — С минуту она размышляла, потом сказала: — А эта записка, которую у нее нашли? Разве не логичнее было сразу уничтожить ее?

— Она, несомненно, и собиралась это сделать, — сказал я. — Но позже, уже дома. Существовал риск, хотя и мизерный, что кто-нибудь найдет обрывки.

Кэрол смотрела на меня с сомнением, и я решил, что она будет дальше спорить по этому поводу. Однако она вдруг сказала:

— Как бы то ни было, мне этот план кажется далеко не самым удачным. Если верить тому, что пишут газеты, Фэй и этот ее мифический возлюбленный хотели, чтобы смерть Артура была приписана сразу двум несчастным случаям. Первый — потеря инсулина, второй — небрежно закрепленный ялик, который унесло в море… Ты не думаешь, что такое совпадение ному-то могло показаться странным?

— Я уверен, это сошло бы им с рун, — ответил я.

— Что ж, может быть. — Она еще немного помолчала. — Впрочем, есть странность и в телефонном звонке. Даже несколько странностей. Если, как предполагает полиция, ее дружок был в тот день где-то поблизости в песчаных холмах, то он должен был знать наверняка, удалось ей это или нет. К чему же звонить и спрашивать?

— Нам практически ничего не известно о его действиях, — сказал я, все больше понимая, сколько терпения потребует от меня этот бесплодный спор. — Ясно только, что в решительный момент поблизости его не было, иначе он спас бы Фэй. Я думаю, что записку, он оставил совсем рано утром, пока было еще темно. При свете дня ему разумнее было держаться подальше от тех мест.

— Мне кажется странным, что он вообще решил позвонить ей тем вечером. Он ведь понимал, что Фэй должна будет поднять тревогу, когда Артур не вернется, так что в доме у нее вполне могли оказаться посторонние.

— Вероятно, они условились, что она поднимет тревогу только после его звонка. Мы же не знаем их план в деталях.

— В том-то и проблема, что мы слишком мало знаем… Жаль, что меня не было на разбирательстве. Так много осталось вопросов…

— Франклин решил, что ты недостаточно поправилась, чтобы узнать страшную правду, и был прав, — сказал я. — Мы сделали все, что могли. Поверь, это было нелегко…