Дальний умысел
Шрифт:
– На обратном пути только про чернила и гроссбухи, – шепнула Соня Пиперу, и тот внял ее совету. В конце концов мисс Теннистон вернулась к себе в редакцию и сочинила очерк с корабельно-мореходным оттенком, а Соня тем временем отконвоировала поднадзорного в свою контору.
– Превосходно, – сказала она.
– Да, но не лучше ли мне все-таки прочесть книгу, раз уж я будто бы ее написал? Ведь я даже не знаю, о чем она.
– Прочтешь на пароходе, по пути в Штаты.
– На пароходе? – удивился Пипер.
– Плыть куда приятнее, чем лететь, – сказала Соня. – И Хатчмейер готовит тебе в Нью-Йорке гала-прием, а в гавани легче собрать толпы. Ладно, с интервью покончено, а телепрограмма в будущую среду.
– Ты изумительная, – пылко сказал Пипер. – Ты сама не понимаешь, какая ты.
Он успел на вечерний эксфортский поезд. Соня засиделась в конторе: она сладко грустила. Ей еще никогда не говорили, что она изумительная.
Френсик на следующее утро ей тоже этого не сказал. Он ворвался в белой ярости, размахивая свежим номером «Гардиан».
– Ты, кажется, уверяла, что разговор без меня шел только о чернилах и перьях! – заорал он на изумленную Соню.
– Ну да. И он вел себя просто ангелом.
– Тогда будь добра, объясни мне, откуда взялось вот это про Грэма Грина! – вопил Френсик, тыча ей под нос статью. – Да-да, именно здесь: второсортный писака. Грэм Грин – второсортный писака! Все слышали? Да он у тебя полоумный!
Соня прочла статью и нехотя признала, что это, пожалуй, слишком.
– Зато неплохая реклама, – добавила она. – Такие высказывания сделают ему имя у читателя.
– Скорее составят материал для судебного процесса, – огрызнулся Френсик. – Ты почитай, почитай вот про «Подругу французского лейтенанта»… Да Пипер в жизни слова не написал, достойного публикации, а тут он, изволите видеть, мигом раздраконил с полдюжины первейших романистов! Слушай, что он говорит про Во, цитирую: «…крайне примитивное воображение и низкопробный стиль». Да было б ему известно, что Ивлин Во-один из лучших стилистов нашего времени! Или «примитивное воображение» – сам-то он, идиот собачий, хоть бы что-нибудь мог вообразить! Нет, скажу я тебе, по сравнению с разгулявшимся Пипером ящик Пандоры – это просто зефиры и амуры!
– Он имеет право на свои мнения, – упрямо сказала Соня.
– На такие мнения никто права не имеет, – отрезал Френсик. – Одному богу известно, что скажет клиент Кэдволладайна, когда прочтет приписанные ему изречения, и вряд ли Джефри Коркадилу будет приятно узнать, что он публикует автора, для которого Грэм Грин – второсортный писака!
Он удалился к себе и мрачно размышлял о том, откуда и что громыхнет теперь. Чутье безобразно подводило его.
Гром грянул незамедлительно, однако с самой неожиданной стороны. Громыхнул сам Пипер. Он вернулся в эксфортский пансион Гленигл, переполненный любовью к Соне, к жизни, к своей новообретенной репутации романиста и предчувствиями будущего счастья, – вернулся и нашел на почтовом столике бандероль. В ней была верстка «Девства ради помедлите о мужчины» и письмо от Джефри Коркадила с нижайшей просьбой не задерживать ее. Пипер поднялся с бандеролью к себе и сел за чтение. Это было в девять вечера. К полуночи он дочитал до половины широко раскрытыми глазами. В два он кончил читать роман и начал писать письмо Джефри Коркадилу, где постарался недвусмысленно выразить свое отношение к «Девству» как роману, как порнографии и как надругательству над человеческим достоинством и интимными переживаниями. Письмо получилось длинное. В шесть утра он опустил его в почтовый ящик и лишь после этого улегся в постель, измученный многочасовым омерзением и терзаемый совсем иными, прямо противоположными вечерним, чувствами к мисс Футл. Пролежав без сна несколько часов, он наконец задремал, очнулся после полудня и неверным шагом побрел гулять по берегу –
Утром гроза разразилась над Лондоном. Френсик благодушествовал. Пипер убрался из его квартиры, и тем самым отпала необходимость разыгрывать гостеприимство перед типом, чья речь состояла из требований относиться к литературе серьезно и перечисления женских достоинств Сони Футл. И требования и перечисления были Френсику очень не по вкусу, а когда Пипер стал читать за завтраком вслух пассажи из «Доктора Фауста», Френсик убежал из собственного дома даже раньше обычного. Теперь Пипер был в Эксфорте, утро прошло без истязаний; но в конторе его ждали иные ужасы, Бледная как смерть Соня чуть не в слезах комкала какую-то телеграмму, и только он было собрался спросить ее, в чем дело, как зазвонил телефон. Френсик снял трубку: Джефри Коркадил.
– Вероятно, это у вас такая манера шутить? – грозно полюбопытствовал он.
– То есть какая? – спросил Френсик, думая о статье в «Гардиан» насчет Грэма Грина.
– Да письмо же! – заорал Джефри.
– Какое письмо?
– Да от Пипера! Вероятно, это очень смешно, что он поливает грязью собственную книжонку?!
– Что там такое с его книгой? – заорал Френсик в свой черед.
– Как, то есть, «что там такое»? Прекрасно вы знаете, о чем я!
– Понятия не имею! – крикнул Френсик.
– Он тут пишет, что это мерзейшая писанина, которую ему выпало несчастье читать…
– Вот дерьмо, – сказал Френсик, лихорадочно соображая, где же это Пипер раздобыл экземпляр «Девства».
– И про это есть, – сказал Джефри. – Где же там у него? Ага, вот: «Если вы хоть на миг предполагаете, что я готов по коммерческим мотивам проституировать свой пока что неведомый, но, полагаю, отнюдь не ничтожный талант, приняв самую отдаленную, как бы вчуже, ответственность за то, что по моему и всякому нормальному разумению можно определить лишь как порнографические извержения словесных экскрементов…» Вот оно! Я же помнил, что где-то будет про дерьмо. Ну, и что скажете?
Френсик ядовито поглядел на Соню и подумал, что бы ему такое сказать.
– Н-не знаю, – промямлил он, – в самом деле странно. Откуда он взял эту чертову книгу?
– Как, то есть, «откуда он взял»? – возопил Джефри. – Он же ее написал, нет, что ли?
– Видимо, да, – сказал Френсик, соображая, не безопасней ли заявить, что он не знает, кто ее написал, а Пипер – мошенник. Не слишком безопасная, впрочем, позиция.
– Что значит «видимо, да»? Я послал ему верстку собственной его книги и получил в ответ дикое письмо. Можно подумать, что он впервые читает эту гадость. Он у вас сумасшедший или как?
– Да, – согласился Френсик, приняв это предположение как ниспосланное с небес, – да, напряжение последних недель… нервозность и все прочее. Очень, знаете ли, перенапряжен. С ним бывает.
Ярость Джефри Коркадила немного улеглась.
– Не то чтобы я особенно удивился, – признал он. – Если уж кто спит с восьмидесятилетней старухой, он, конечно, должен быть слегка не в себе. Ну, и что мне теперь делать с версткой?
– Пришлите ее мне, я с ним разберусь, – сказал Френсик. – И на будущее: не адресуйтесь вы к Пиперу без меня, ладно? Я, кажется, его понимаю.