Дальняя дорога
Шрифт:
Лишь колоссальным усилием воли Тимур взял себя в руки. Наверное, неземной будда почувствовал его состояние, потому что проквакал:
— Не надо быть испуганным. Это большая помёт ха. Я прислан с сообщениями важности чрезвычайной. Надо спокойно слушать с вниманием всех возможностей.
Сделав усилие над собой, Тимур ответил:
— Я слушаю.
— Настораживайтесь. Корабль, в котором происходит наше местонахождение, не должен лететь на Кику. Дублирую с подробностями: не есть необходимо выходить на гиперсвет в ориентацию Кики. Если случится эта чудовищная
— Угасание опорной звезды — ваш сигнал? — импульсивно спросил Тимур.
— Точная истина. Мы есть рады вашим пониманием.
— Катастрофа — почему?
— Все есть сложно до чрезвычайности, а я ещё очень плох и утомлён. Мне нужен покой и время для совершенствования. Но будьте уверены в моих словах, они — точная истина.
— Вы — кикианин? — Тимур подумал, что буддаобразный сапиенс может не понять его, и уточнил: — Вы — посланец планеты Кика?
— Это не есть истина. Кика не имеет разума. Кика имела быть промежуточной станцией. Станция перестала быть существующей. Полет на Кику — катастрофа!
— Я понял. Но кто вы? Откуда? Кем посланы? — Тимур не мог да и не хотел удержаться от этих вопросов, которые жгли ему мысли и язык.
— Я — немид, посланец немидов. Немиды — другой мир, другая Вселенная, другие звезды.
— Не понимаю, — после паузы признался Тимур.
— Все есть сложно до чрезвычайности, а я несовершенен и утомлён. Мне нужен покой. Я стану лучше, разумнее, мне будет легче ответствовать вопросам.
— Понимаю.
Посланец неких немидов, о которых до настоящего времени не знал никто и ничего, действительно терял силы буквально на глазах. Его сероватая кожа стала ещё бледнее, на теле, которое сначала выглядело туго надутым, появились отёчные складки, стало слышным дыхание, вырывавшееся из чёрного провала рта.
— Я все понял, — повторил Тимур. — Отдыхайте.
— Деталь важнейшая: вы должны быть в каюте. Спать, гулять, читать, думать — не есть важность, но быть. Только так будет успех в моем формировании и прогрессе разума.
— Хорошо.
— Деталь вторичная: плохо знать другим про я. Другие мысли, другие чувства, разные страхи и удивленность. Я не буду знать, кому держать подражание, прогресс расщепится, я буду плохой, с отсутствием истины. Вы должны терпеть и молчать. Как терпеть и молчать имею я.
Тимур задумался и, если говорить честно, насторожился. Подозрения, хотя и туманные, ожили и зашевелились в его сознании. Кто знает, кем станет это человекоподобное существо, этот неземной будда после завершения процесса своего формирования? Кто ведает, какие желания у него возникнут и какими возможностями для их удовлетворения он будет располагать? Но с другой стороны, Корсаков, несмотря на сложившуюся ситуацию, полностью отдавал себе отчёт в безмерном величии свершившегося — он вышел на прямой контакт с неведомым, неземным разумом. И отчётливо представлял себе меру ответственности, которую случай взвалил на его плечи.
— Я сделаю все, как вы говорите, но, — в голосе Тимура послышались нотки деликатного упрямства, — командиру я сообщу о случившемся. Хотя бы в самых общих чертах.
— Ваши обычай и дружность известны. Такой вариант был предусмотрен. Командиру, но больше никому! Когда много людей, много мыслей и эмоций. Хаос и потеря разума, И тогда все напрасно!
— Обещаю. Когда, — Корсаков на секунду замялся, — когда разбудить вас?
— Это не есть необходимость. Я пробужусь сам собой.
Голова посланца немидов мягко склонилась на грудь, тело расслабилось, опало, точно проколотый мяч. Испытав острый прилив неожиданной жалости и более сложного, тревожно-брезгливого чувства, Тимур осторожно прикрыл дверцу шкафа.
Глава 23
Соколов с удовольствием плескался в воде, плавал, нырял и сопел, как дельфин, когда на пороге бассейна появился Виктор. Минуту-другую он с завистью наблюдал за экспертом, судя по всему, испытывая жгучее желание к нему присоединиться, но вслух сказал совсем другое:
— Корабль не имеет хода, отсутствует связь с Землёй, а вы купаетесь. Это же безнравственно!
— После экстренных торможений все нравственно, коллега.
— Вылезайте! Есть дело.
— И не подумаю. — Соколов нырнул, проплыл под водой метров пять и, отдуваясь, хладнокровно уведомил: — Командир приказал отдыхать, вот я и отдыхаю.
— Нельзя понимать приказы буквально. Прогулка в космосе — тоже отдых.
— В космосе? В этом ледяном погребе с безвкусной иллюминацией? — Соколов лёг на спину и выпустил из рта струйку воды. — Здесь гораздо уютнее.
— Надо облетать космокатер, в порядке отдыха. Это приказ. — Виктор белозубо улыбнулся. — Как говорил Сократ, переноси с достоинством то, что изменить не можешь.
Соколов усмехнулся.
— Это сказал не Сократ, а Сенека.
— Не придирайтесь. Не важно, кто сказал, важно — что сказано. Вылезайте!
Эксперт со вздохом покорился.
Ангар, где хранились корабельные транспортные средства, размещался в кормовом отсеке. Соколов и Виктор добрались туда лифтом, который ходил по специальному колодцу корабля. Космокатер стоял в хорошо освещённом миниатюрном эллинге с таким низким потолком, что высокий Виктор едва не упирался в него головой. Рядом с катером была пустая площадка с направляющим жёлобом. Соколов вопросительно взглянул на Хельга.
— Игорь с Никой уже в космосе, — пояснил тот.
Соколов кивнул и неторопливо обошёл вокруг катера, воронёной сигары длиной метра два и высотой ему по пояс. В передней, расширенной части катера располагалась четырехместная кабина — два места впереди, два сзади. Кабина была покрыта высоким эллипсовидным фонарём, таким прозрачным, что его контуры угадывались с трудом, лишь по бликам света. Ни на корпусе катера, ни на фонаре не было ни швов, ни сочленений, ни заклёпок, конструкция казалась выточенной или отштампованной из цельного куска некоего сплошного, двухкомпонентного материала. Хельг небрежно хлопнул катер ладонью.