Дальняя дорога

Спаркс Николас

За ужином она оживленно рассказала, что колледж в Блэк-Маунтинс – это гуманитарное учебное заведение, основанное в 1933 году. Преподавали в нем, в том числе, несколько самых знаменитых представителей современного искусства. Каждое лето в колледже открывались творческие мастерские под руководством приезжих художников, имена которых ничего мне не говорили. Но Рут, перечисляя преподавателей, все более и более проникалась радостным волнением при мысли о визите в Блэк-Маунтинс, раз уж мы жили поблизости.

Как я мог отказать?

На

следующее утро мы, под ослепительно синим небом, покатили в Блэк-Маунтинс, следуя указателям. По стечению обстоятельств – я всегда полагал, что судьба сыграла нам на руку, поскольку Рут клялась, что ничего не знала заранее, – в главном корпусе проходила выставка. Распространилась она и на лужайку перед колледжем. Хотя вход был свободный, народу приехало немного, и, как только мы вошли, Рут замерла в изумлении и крепко стиснула мою руку, пожирая взглядом все вокруг. Я с любопытством наблюдал за реакцией жены, пытаясь понять, что же ее так привлекло. Лично я – человек, который совершенно не разбирался в живописи, – не увидел никакой разницы между картинами, выставленными здесь и в бесчисленных галереях, в которых мы уже побывали.

– Но ведь была же разница! – восклицает Рут, и я понимаю, что она до сих пор удивляется моей глупости. Она – в том самом платье с воротничком, что и в день визита в Блэк-Маунтинс. И в ее голосе звучит знакомое изумление.

– Я никогда раньше ничего подобного не видела. Совсем не похоже на сюрреалистов. И даже на Пикассо. Это было нечто новое. Революционное. Гигантский поток воображения. Подумать только, в маленьком захолустном колледже! Все равно что найти…

Рут замолкает, не в силах подобрать слова. Наблюдая за ее исканиями, я подсказываю:

– Найти клад?

Она резко вскидывает голову и немедленно отвечает:

– Да. Все равно что найти клад в самом неподобающем месте. Но ты тогда этого не понимал.

– Большинство картин, которые я видел, казались мне просто набором случайных красок и волнистых линий.

– Абстрактный экспрессионизм.

– Какая разница? – поддразниваю я, но Рут погрузилась в воспоминания о том дне.

– Мы там провели целых три часа, ходя от картины к картине.

– Скорее, пять часов.

– Тебе не терпелось уйти, – с упреком говорит жена.

– Я проголодался. Мы не пообедали.

– Как можно думать о еде при виде такой красоты? – интересуется она. – Когда нам еще выпадал шанс поговорить с удивительными художниками?

– Я все равно ничего не понимал из ваших разговоров. Они велись на незнакомом мне языке. Вы говорили про интенсивность и самоотрицание и бросались странными словами – футуризм, Баухауз, синтетический кубизм… Для человека, который зарабатывал на жизнь, продавая готовое платье, это была китайская грамота.

– Даже после того как мой отец тебя просветил? – сердито спрашивает Рут.

– Он попытался просветить. Почувствуй разницу.

Она

улыбается.

– Тогда почему ты не настоял, чтобы мы ушли? Почему не взял меня под руку и не повел к машине?

Рут задавалась этим вопросом и раньше, поскольку никогда не понимала причины. И я, разумеется, говорю:

– Потому что я знал, как это важно для тебя.

Рут, явно не удовлетворенная, продолжает допытываться:

– А помнишь, с кем мы познакомились в тот день?

– С Элейн, – машинально отвечаю я. Пускай искусство и выше моего понимания, зато я хорошо запоминаю имена и лица. – И конечно, с ее мужем, хоть мы и не знали, что он будет впоследствии преподавать в Блэк-Маунтинс. А потом с Кеном, Рэем и Робертом. Они еще учились – а Роберт только собирался в колледж, – но ты долго с ними разговаривала.

Судя по выражению лица, жена довольна.

– Они многому меня научили. Я гораздо лучше стала понимать, что на них повлияло, и отчетливей увидела, куда движется искусство.

– Но они тебе и как люди понравились.

– Конечно. Они были просто замечательные. И каждый по-своему гениален.

– Поэтому мы стали ездить туда каждый день, пока выставка не закрылась.

– Я не могла упустить такую замечательную возможность. Мне исключительно повезло, что удалось с ними пообщаться.

Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что Рут права, но в то время самым главным для меня было сделать ее медовый месяц интересным и запоминающимся.

– Ты пользовалась успехом, – замечаю я. – Элейн с мужем пришли в восторг, отужинав с нами. А в последний вечер нас пригласили на приватную вечеринку на озере.

Рут, воскрешая в памяти драгоценные воспоминания, молчит. Когда наконец наши взгляды встречаются, она серьезно говорит:

– Это была лучшая неделя в моей жизни.

– Благодаря художникам?

– Нет, – отвечает она, слегка качнув головой. – Благодаря тебе.

В последний пятый день выставки мы с Рут в основном ходили порознь. Не потому что поссорились – просто Рут жаждала общаться с преподавателями колледжа, а я охотно довольствовался тем, что бродил среди картин и болтал с художниками, с которыми мы уже успели познакомиться.

А потом все закончилось. Выставка закрылась, и следующие несколько дней мы посвятили делам, гораздо более типичным для новобрачных. По утрам мы бродили по округе, днем читали, сидя у бассейна, и купались. Каждый вечер мы ходили в ресторан и в последний день, когда я кое-кому позвонил и погрузил чемоданы в багажник, сели в машину, чувствуя себя довольными как никогда.

На обратном пути мы должны были проехать мимо Блэк-Маунтинс в последний раз, и, достигнув развилки, я взглянул на Рут. Чувствовалось, что ей хочется туда. Тогда я съехал с шоссе и покатил к колледжу. Рут взглянула на меня, подняв брови и явно удивляясь моему решению.