Дальняя дорога
Шрифт:
– Я хочу с тобой, – произнес Артем.
– Со мной у тебя никак не получится, потому что дороги у нас разные. Ведут они, правда, в одну точку.
– А что там, в конце дороги? – спросил Артем.
– Не знаю, имеет ли эта дорога конец, но мне кажется, что следующая остановка тебе известна, – ответил барон ж посмотрел Артему в глаза.
– Известна, – сказал, подумав, Артем. Они помолчали.
– Артем, – позвал барон, – а знаешь, почему тебе так туго пришлось на Ладоге и почему стрела арбалетчика чуть не пронзила тебя в битве та Великой?
– Что ты имеешь в виду? –
– Бой-то бой, – отозвался барон, – только жизнь очень мудрая штука. Прежде чем ударить, она сначала предупреждает. Не все могут различить эти предупреждения, но предупреждения бывают всегда. Тебе показали, что все, что ты имеешь, ты можешь потерять в одно мгновение.
– Это ты устроил?
– Мне-то это зачем? Так сложились обстоятельства. Но сложились хорошо, потому что ты теперь предупрежден.
– И что теперь?
– Ничего, предупрежден и все. Нельзя привязываться в этой жизни, Артем. Даже к пути, по которому идешь. Иначе это ограничивает твою свободу. Ты сейчас уже весьма опытный фехтовальщик, и ты прекрасно знаешь, что если в бою ты будешь таскать свой министерский стул, то твои шансы на победу сильно уменьшатся. Ты просто должен быть готов к тому, что все, что ты имеешь, в один момент исчезнет. Просто судьба так сложится. И будешь ты от этого страдать или нет, ничего не изменится, только головную боль принесет. Так что относись к вещам так, будто их у тебя уже нет. Меньше печалей, спишь спокойнее. Ну а что касается твоего министерского поста… Тебе решать. Нужен он тебе, расхлебывай эту кашу. Не нужен – плюнь на него.
На следующий день Артем обратился к Великому князю с “верноподданическим прошением”, а короче, разогнал всю шарашкину контору к чертям собачьим. Передал монетный двор с большей частью министерской камарильи в ведение казначея (чему тот был безмерно рад) и оставил при себе лишь пяток самых толковых сотрудников. С ними, теперь в должности “советника князя по делам финансовым и научным”, он продолжил работу над экономическими преобразованиями.
Подписывая указ об отставке Артема и назначении его на новую должность, князь Андрей жаловал ему вотчину под Псковом “за верную службу”. Так что даже с учетом разницы в содержании министра и советника князя его доходы существенно возросли, чему Ольга была безмерно рада.
Теперь Артем со “своими ребятами” спешно разрабатывал таможенный устав и устав “о делах банковских и обмена монет”. Дни были заполнены переговорами с многочисленными делегациями. Итальянские банкиры, евреи-менялы, византийские купцы, делегации различных европейских купеческих гильдий сменяли друг друга в его дубовом кабинете, украшенном резьбой немецких мастеров к расположенном в замке князя. Дела шли, нет, летели галопом.
Но не это было главной его радостью. В январе Ольга родила сына. Его сына. Артем был на седьмом небе от счастья. Сына назвали Генрих. Имя не слишком православное, но не вызвавшее удивления в космополитичном Петербурге.
Впрочем, как ни странно, его ближайшим другом и советником, после барона, разумеется, стал теперь отец Людвиг, с которым они работали над созданием университета. После отставки
Единственное, о чем сожалел барон, это то, что к этой работе нельзя было подключить покойного отца Александра.
– Знал бы ты, как много знал и понимал этот человек, – говорил он Артему, – жаль, что ты не успел с ним пообщаться, когда уже понял те вещи, которые объяснял тебе я. Он был потрясающим собеседником, всегда способным совершенно по-новому взглянуть на любой предмет.
– Он был членом нашего ордена и обладал теми же знаниями, что и вы? – спросил тогда Артем.
– Нет, ему это было не нужно, – ответил барон. – Такой мудрый человек, каким был Александр, может понять все сам. А тот уровень духовного развития, который был у него, намного превышает мой.
Теперь на стол Артема ежедневно ложились списки наиболее заметных ученых Европы. Было интересно читать о научных открытиях или даже “гипотезах”, сделанных великими учеными мужами, которые еле дотягивали до уровня знаний ученика младшей школы из мира Артема. Впрочем, всему свое время. Артем представлял, как смешно выглядят “изобретения” ученых его времени для обитателей “центра”, из которого пришел барон.
Сам барон тоже принимал участие в создании университета и сумел договориться с неким арабским медиком, попавшим в немилость у своего халифа, о преподавании на медицинском факультете. Это вызвало бурю негодования среди населения Петербурга, и прежде всего духовенства, как православного, так и католического. Была послана делегация к князю с прошением “не допустить лекаря нехристя до христианских страждущих”. Вообще, отношения между двумя ветвями Церкви складывались непросто, но в этом вопросе они достигли потрясающего единодушия. На делегацию князь Андрей кричал так, как не кричал на ливонцев в битве на Великой, и, произнеся последнюю фразу:
– Серыми хотите быть, так дайте другим дальше собственного носа увидеть, – подписал поданное отцом Людвигом приглашение и сопроводительную грамоту для араба в Петербург.
Это событие было поворотным и в политической жизни страны. Как и предсказывал барон, новые придворные достаточно быстро организовали несколько партий и принялись увлеченно интриговать друг с другом. Достаточно сильная оппозиция сформировалась и против самого барона. Поскольку возглавлялась она боевым другом князя Андрея боярином Алексеем, то чувствовала себя достаточно уверенно.