Дальше фронта…
Шрифт:
Рыкова всегда поражало умение извозчиков во всяких географических широтах «спиной» чувствовать приближение пассажира и тут же просыпаться, всем своим видом являя искреннюю радость и готовность мчать тут же хоть на край света. За достойную плату, конечно.
– Господин капитан, уважаемый!.. Очень счастлив…
– Гони в гарнизонный штаб, – перебил его Рыков, – с ветерком!
Стрелковое дело – а пулеметное особенно – капитан любил и знал практически в совершенстве, был «призовым» стрелком из всех видов оружия: винтовки, револьвера,
Окружные стрельбы совпали с визитом в Варшаву Великого Князя Константина, шефа Константиновского артиллерийского училища и Генерал-инспектора Военно-учебных заведений. Офицеры в первом туре стреляли из личных «наганов», мишень ростовая, на двадцать пять метров, три серии по три выстрела. После первого тура Рыков неожиданно для себя был приглашен под «великокняжеский» тент.
– Ваше высокопревосходительство! Штабс-капитан Рыков по вашему приказанию явился!
– Здравствуйте, господин штабс-капитан. Меня поразил ваш результат: одна девятка, остальное «в яблочко». К тому же стойка, из которой вы стреляете… не вполне соответствует утвержденным наставлениям. Что это?
– Виноват, ваше высокопревосходительство!
– Я не сказал, что вы виноваты, просто объяснитесь.
– Ваше высокопревосходительство, я так привык. В бою нет времени вставать к противнику боком, расставлять ноги и заводить руку за спину. Просто поднимаешь револьвер и бьешь.
– Понятно. За что «золотое оружие»?
– За Порт-Артур.
– Ясно. Постойте, – у великого князя была великолепная память, да и Рыков был, все-таки, в армии, в свое время, фигурой не только несколько одиозной, но и довольно известной, – вы получили «Георгия» за дело на Высокой? Поручик пулеметной команды и штыковая атака?
– Так точно. Благодарю…
– Пустое. Тогда об этом деле писали все столичные газеты. Какой полк представляете сейчас?
– Гарнизон крепости Осовец.
– Гм… «Станислав», «Анна» в двух степенях, «Георгий», «золотое оружие» и четыре нашивки… Состоите на должности?
– Заместитель командира мортирного дивизиона.
– Вот как? Давайте отойдем в сторону, и вы честно признаетесь мне, как офицер офицеру, за какие грехи вас, прошу прощения, законопатили в этакую дыру…
– В этом нет надобности. По службе грехов за собой не знаю. Особых вне строя – также. Мои слова нетрудно проверить, – Рыков уже почувствовал, что «поймал фарт за фост».
– Хорошо. Каким оружием владеете еще?
– Любым стрелковым. Исключая «автоматическую винтовку» Маузера и пулемет «Льюис». Холодным оружием, эспадроном и шашкой, владею посредственно.
– То стреляете из всего, кроме новинок трех последних лет. Понятно… Можете продемонстрировать?
– Так точно. Однако смею заметить, что в стрельбе из пулемета за последние семь лет практики не имел.
В револьверном тире снова затрещали выстрелы.
– Идите, штабс-капитан. Желаю удачи. Демонстрацию отложим… до окончания соревнований. Я подумаю, что можно для вас сделать…
Результатом стрельбы Рыкова стала его абсолютная победа в обеих дисциплинах – «офицерской» стрельбе из «нагана» и «мосинки». Никогда еще на варшавском стрельбище не вручали
– Отлично, искренне поздравляю. Кстати, не согласитесь ли вы одними часами обменяться со мною? Полагаю, господин капитан, двое одинаковых часов вам не нужно…
Разговор был не приватный, в присутствии свиты, и поэтому, поневоле улыбаясь поневоле едва ли не до ушей и протягивая часы в обмен, Рыков счел должным напомнить:
– Я «штабс» …
– Уже нет. По моему приказу снеслись по телефонной связи с вашей частью и установили, что срок к производству вы «переходили» уже более чем, и препятствий к оному не имеется. Комендант крепости дал вам самую блестящую характеристику. Поздравляю вас капитаном!
Счастью не было предела… Такая удача выпадала раз в жизни и далеко не всем, как говорится в армии, сумел «поймать звезду фуражкой».
Пока Рыков предавался воспоминаниям, коляска весело катила по набережной мимо пальм, шелковиц и прочей экзотики вроде абрикосовых деревьев, произраставших прямо на улице. Вот и центральная площадь. Приехали.
Из здания штаба капитан Рыков вышел только через почти что четыре часа сильно утомленным бумажной волокитой, однако же в превосходнейшем расположении духа. Причиной тому, к чему тут скрывать, был новый размер его жалованья. Ежели всего две недели назад он получал в год не более чем 1200 рублей на круг, то теперь только собственно жалование капитана на «усиленном» окладе составило с «пулеметной» надбавкой 1450, плюс 360 «столовых», плюс 480 «добавочных» и 342 «к должности». И еще 10 процентов сверху на все неких загадочных «отдаленных».
Две тысячи восемьсот девяносто пять рублей и двугривенный в придачу… 2895! Квартира «от казны», «строевая» лошадь и фураж для нее… Деньги для недавнего «штабса» просто невообразимые: две тысячи восемьсот девяносто пять… Одно только было не ясно, за что же следует надбавка в десять процентов в краю пальм и вольно растущих абрикосов? Подобное было бы понятно уместно в северных гарнизонах, но здесь? По вероятности, виной очевидной несуразности был очередной изгиб отечественной бюрократии: вот ставки жалования в средней полосе, при смещении же по широте координатной сетки полагается надбавка, а уж куда происходит перемещение, вниз или вверх по карте, то решительно никого не волнует, право…
От размышлений Рыкова оторвал знакомый уже голос:
– Господин капитан?
Он обернулся. Перед ним стоял поручик Лебедев.
– Здравствуйте, поручик.
– Здравствуйте. Не помешал?
– Никоим образом. Я, видите ли, пребываю в некоторой задумчивости по поводу прихотливых особенностей нашей бюрократии… Некоторым образом удивлен «северной» надбавкой к жалованью на юге.
– А, «малярийные» …
– Что-с?
– «Малярийные», у нас эти суммы так называют. Видите ли, господин капитан, климат здесь хорош только в узкой прибрежной полосе, далее к горам болота и, естественно, всяческие лихорадки. А от удивления бюрократией я знаю прекрасное средство.