Дальше фронта
Шрифт:
– Естественнее, если бы вышли на меня, – снова вспомнил Ляхов разговор на катере, – все же именно у нас проявил себя хроногенератор, у нас открылось боковое время, у нас начинается война… Здесь и проводить антисептику.
– Вывод правильный по идее, но не по существу. Ты же учти – наш мир, по всему выходит, мир главной исторической последовательности, то есть наиболее вероятный, а значит, и устойчивый. Как дом из кирпича в сравнении с соломенной хижиной…
– Так что вам беспокоиться? Живите и не тревожьтесь о крепнущем ветре…
– А если речь не о ветре, а о землетрясении?
– В таком случае – да, пожалуй…
– Значит,
Ляхов не нашел оснований возразить.
И двойник тут же развернул тему на шестнадцать румбов [71] . В полном соответствии с манерой Сократа.
71
Шестнадцать румбов, по картушке компаса – 180 градусов.
– Это было бы логично при одном условии – если бы хранители на самом деле олицетворяли единый, разумный, причем разумный по человеческим критериям, субъект. Физически или хотя бы организацию. Но мы с тобой знаем, что иммунная система отнюдь не разумна в нашем понимании и не едина.
Пока одна ее часть борется с подлинной инфекцией, другая вполне может заняться отторжением вполне полезного имплантата. Так и здесь. Персонифицированные в конкретных людях «лейкоциты» как раз потому, что действуют посредством человеческого разума и используют человеческие методики, волей или неволей становятся вдобавок проводниками некоей идеологии.
Террор среды вступает в дело, если угодно. И появляются некие особи, которым одна из реальностей понятнее и милее другой. Заинтересованные в фиксации и сохранении именно ее. Остальные вызывают инстинктивное желание изолировать их или сделать вообще не бывшими.
При этом отсутствует строгий, стопроцентно объективный критерий, какую реальность считать единственной и правильной.
– Но ты же сам говорил: реализуется максимально вероятный с точки упорядоченности системы вариант. Если мой мир маловероятен и неустойчив – пусть он самоликвидируется, вам-то что? – со стоическим безразличием осведомился Ляхов. Хотя на самом деле думал совершенно иначе и готов был защищать привычную реальность до последней возможности.
К чему, собственно, и подводил его Вадим.
– Но, подожди, – нашелся у Ляхова еще один вопрос, ключевой, как ему казалось. – А как же истинные хранители, имеющие доступ к вселенскому гиперкомпьютеру? Они-то могут просчитать, как должно быть?
Двойник сокрушенно махнул рукой.
– Да нет никаких истинных. Ты невольно принял пересказ фантастического романа за модель реальности. Но даже в тех же рамках, образно говоря, конструктор компьютера запустил его, запер дверь на ключ и ушел. Уехал в отпуск, рыбу ловить и водку пить.
И теперь любой, кто сможет, волен кнопки нажимать и отверткой в потрохах копаться. До какого-то результата… Инструкции конструктор не оставил. Зато откуда-то известно, что одной из степеней защиты гиперкомпьютера являются так называемые Ловушки сознания, для того и придуманные, чтобы в случае чего увести взломщика, по-нашему – хакера, в ложную, целиком выдуманную реальность, где любые результаты несанкционированного вмешательства растворятся, как кусочек сахара в горячем чае.
И вот, значит, теперь – пусть выживает сильнейший. Кто сумеет прорваться через ловушки, кто сумеет угадать жизнеспособный вариант истории, тот и одержит верх. Так тому и быть.
Но вот парадокс наложения миров, чреватый всеобщей аннигиляцией, должен быть устранен.
– И твои хозяева…
– Мои хозяева, если тебе нравится именно это слово, предпочли твой мир. Пусть даже чисто эстетически. Он им нравится больше своего. Но не только в этом дело. Иначе имел бы место так называемый волюнтаризм, причем крайне циничный.
Суть в том, что вопреки теории некоего Амнуэля отнюдь не каждый выбор той или иной личности, даже группы людей формирует развилку. Требуется особый уровень напряженности, кумуляция критической массы воль (количества заинтересованных в том или ином решении), причем не важно, осознанный это выбор или массовая визуализация.
В моей России победили (не с таким уж большим перевесом) большевики, в твоей – наоборот, но тоже все это произошло на самой грани вероятности.
Однако потенциал нереализованных желаний и воль моих соотечественников, сознательно или инстинктивно не приемлющих советский социализм, накапливался в цепях и узлах гиперкомпьютера, как количество телефонных звонков при интерактивном голосовании. При этом сила тока эмоций, не приемлющих социалистическую, а теперь уже и обычную, буржуазную демократию, намного превосходит эмоциональный фон болота.
Их мысли и чувства гораздо отрефлектированнее, базируются на какой-никакой, но теоретической, доказательной базе. Их подкрепляют ностальгия по серебряному веку, сохраняющая хождение и авторитет дореволюционная литература и книги эмигрантов первой волны, писания нынешних политологов и фантастов. Плюс к этому – настроения обитателей некоторых других реальностей…
И вот за счет всего этого принято решение – фиксировать в качестве единственной – вашу. Малоустойчивую по сути, но наиболее, как бы это сказать, гуманистическую и комфортную. Один из наших философов заявил – в случае чего следует выбирать по этическому, а не какому-либо иному принципу.
А чтобы ваша реальность выжила, необходимо расстыковать миры. Отсечь инфильтрацию чуждых воль в узлы компьютера, содержащие матрицу России-2. Как раз это и порождает вашу нынешнюю нестабильность. Сделаем это – и заживем!
Оптимизм и энтузиазм Вадима удивлял. Впрочем, там для них это, возможно, норма. Эпохи бурных исторических событий всегда сопровождаются повышенным эмоциональным фоном.
– Заживем? Ты и твои… ладно, не хозяева, компаньоны, собираетесь жить у нас? А остальные? Сколько у вас там населения?