Дальше самых далеких звезд
Шрифт:
Мир, что близится к катастрофе, долгая жизнь населяющих его созданий, странная гибель контактеров, что приземлились на Борге… Все это очень загадочно, загадочно и романтично, решил Аригато Оэ. Она должна быть благодарна, что я беру ее с собой.
Повинуясь мгновенному импульсу, он поднял авиетку в облака. Теперь за прозрачным колпаком кабины сиял пронизанный то розовым, то золотистым светом туман, его струи медленно кружились и колыхались, будто подхваченные ветром женские волосы, и доктору чудилось, что он ощущает их упоительный запах, смесь ароматов юной девичьей плоти, моря и цветов. Это было приятно, но он не позволил себе расслабиться. Странствуя по Галактикам, он повидал слишком много миров, не столь счастливых, как Авалон, и память о них являлась хорошим противоядием от сладкой неги и пустых мечтаний. Он приказал себе забыть о Дайане Кхан, о ее волосах, губах и нежном гибком
Хотя отчего же внезапной?.. Если поразмыслить, реакция вполне ожидаемая, когда главный символ веры под угрозой. В этом, думал Аригато Оэ, разница между религией и позитивным знанием: для религии крушение постулатов – вселенская катастрофа, а наука воспринимает революционные перемены с энтузиазмом. Новая картина мира, новые открытия, новые цели, новые возможности… Вечное обновление – вот залог прогресса, двигатель цивилизации! Конечно, революция шокирует, но, преодолев катарсис, понимаешь: сделан новый шаг к истине. Религия не приспособлена к таким метаморфозам. Истина в любом вероучении абсолютна и незыблема, истину не ищут, ибо она ясна: истина есть Бог.
Когда-то, в незапамятные времена, столкновение двух бозонов Кларка породило Большую Вселенную. С одной стороны, научный факт, основа всех астрофизических теорий, с другой – повод обожествить бозоны, акт творения, формирование галактик, звезд, планет и жизнь, что возникла во многих мирах. Вслед за столкновением первичное вещество распалось, начался разлет аморфных масс, будущих звездных конгломератов, и через миллиарды лет Вселенная структурировалась и стала такой, какой ее осознает человеческий разум: сонм галактик в границах Распада. Мыслилось, что эта структура едина и замкнута сама на себя в каком-то измерении континуума; не исключалось, что существует ее зеркальное отражение, антимир, связанный со Вселенной точками сингулярности, где происходит гравитационный коллапс. Что до ее рубежей, то они были скорее умозрительным понятием, чем реальной границей в пространстве – казалось наивным измышлять поверхность, отделяющую Великое Ничто от мириадов галактик, пронизанных излучением и светом, полных туманностей и звезд. Тем не менее форма Вселенной и ее границы были предметом исследований и бесконечных дискуссий, хотя единство Мироздания признавалось всеми. Важным подтверждением данного факта являлся единый генетический код всех человеческих рас, возникших независимо в разных концах Большой Вселенной, иногда удаленных на миллионы светолет. Несомненно, в миг столкновения бозонов появились и споры жизни, ее семена, выпавшие затем на планеты и, в подходящих условиях, запустившие эволюцию. Все это можно было считать слепой игрой природных сил, явлением случайным и стихийным, либо деянием Создателя, Творца-Абсолюта, столкнувшего бозоны или, возможно, нерасторжимо связанного с ними. Эти два взгляда на мир, две философии, породившие науку и религию Галактик, противостояли друг другу, но соглашались в том, что вселенский акт творения един, как и Бог-Создатель.
Един!.. Аригато Оэ усмехнулся, глядя, как серебряный луч Первой луны пронизывает облака, подсвеченные ночным солнцем. Един?.. Но вот в дальних далях нашлось другое человечество, произошедшее иначе, чем в Галактиках, с другой генетикой и сроком жизни, даже с другим обличьем… И что это значит? Разумнее всего считать, что борги живут за границей Распада, в другом конгломерате звезд, где был свой акт творения, породивший жизненные семена несколько иной природы. Может быть, это другая Вселенная или та же самая, и лишь ее рубежи нужно расширить, нужно признать, что столкновение бозонов Кларка не уникальный акт, что это происходит не единожды и порождает только часть Вселенной. Бесспорно, новая концепция для астрофизиков, но они переживут, перемелют новое знание в математических жерновах и скажут: вот вам Истина! Монастырям придется тяжелее, ибо символ веры не допускает уточнений и реставраций. Два Божественных Бозона сотворили мир… А если их было не два, а четыре?.. Или бессчетное множество?.. И в каждом – Бог?.. А может, лишь частица божества?..
«Какая почва для ересей!» – подумал доктор Аригато Оэ, желчно скривив губы. Он любил Святых Отцов не больше, чем мерзких мокриц и муравьев, которыми питались дикари в джунглях Пьяной Топи. Муравьи прогрызли кожух полевого синтезатора, пришлось его бросить, жевать мокриц и пить протухшую воду из болота. К счастью, имплантат не подвел, справился с инопланетной органикой.
Неяркие световые полосы скользнули по колпаку кабины.
– Приближаемся к дому, сьон, – нежным сопрано промолвила авиетка. – Известить сьону Дайану?
– Нет. Думаю, она спит. Не стоит ее тревожить.
Маленький аппарат вынырнул из облаков. Океан остался позади, на востоке, и теперь под авиеткой простиралась живописная местность с рощами, озерами, редкими поселками и усадьбами на склонах холмов. Внизу мелькали узоры мощенных цветными плитками дорожек, горбатые мостики над неширокими ручьями, кроны деревьев и цветники, окружавшие дома. Безлюдье, тишина… Ни звука, ни шороха, ни движения… Здесь обитали те, кто искал покоя, и развлечения в период ночного солнца не поощрялись. Такой обширный мир, как Авалон, с тысячами городов, с разнообразием климата и рельефа, с океанами и островами, горами, равнинами и множеством уединенных мест, мог одарить любого подходящим жилищем. Кодекс законов планеты запрещал иммиграцию, численность населения не превышала семисот миллионов, так что земель на островах и континентах хватало всем. К тому же планетарная поверхность была свободна от промышленных зон, а горные разработки, кузницы и гончарные мастерские древних времен считались музейными экспонатами.
Авиетка скользнула над озером с хрустальной водой и опустилась у павильона, на краю обширной эспланады. Покинув летательный аппарат, Аригато Оэ направился к дому. Двухъярусное здание в старинном стиле авалл ‘ тагрим примыкало к невысокой возвышенности и продолжалось под землей, где были ночные покои и лаборатории; дневную часть, полукругом выступавшую из холма, обрамляла галерея, поверх которой тянулся балкон на резных столбиках.
Доктор взошел по ступенькам к арке входа и переступил порог. В большом двухсветном холле царила тишина. Сквозь стрельчатые окна, выходившие на галерею, лился неяркий свет, окрашивая стены розовым золотом. У потолка бесшумно кружились цветные спирали, то угасая, то вспыхивая на миг, и тогда казалось, что дневное солнце уже взошло.
– Ночных радостей, хозяин, – промолвил дом. – Желаете что-нибудь выпить? Или подать трапезу? Приготовить воду и покой для омовений? Разбудить сьону?
– Нет, пожалуй, нет, – сказал Аригато Оэ, поглаживая бородку. – Пусть сьона спит, и я тоже лягу. Не хочу есть и пить. Устал.
Он поднялся на второй ярус к своей спальне, сбросил обувь и тунику и велел дому включить прибор цветных снов. Вытянувшись на постели, он чувствовал, как становится меньше тяготение, как теплый воздух овевает тело, как щекочут ноздри знакомые запахи. Смесь ароматов юной женской плоти, моря и цветов… тихий, едва слышный звук дыхания… пряди волос, рассыпавшиеся по подушке… Если закрыть глаза, покажется, что Дайана рядом… та, прежняя Дайана… Лежит на спине, чуть запрокинув голову, губы полуоткрыты, нежные груди с розовыми ягодами сосков то вздымаются, то опадают…
Вытянув руку, он коснулся ее плеча. Прикосновение было ласковым, мимолетным, но ресницы женщины взметнулись словно крылья потревоженной птицы. Улыбка скользнула по ее лицу, губы шевельнулись. Он не расслышал сказанного, но верил, что это слова любви.
Доктор Аригато Оэ спал и улыбался во сне.
На другом материке ночное солнце клонилось к закату, а восточный небосклон уже сиял яркими красками зари. Сеймур Тья, Хранитель Авалонских Архивов, в эту ночь не спал. Впрочем, со сном он расстался два века назад, предпочитая отдых в камере релаксации. Это было гораздо эффективнее и занимало меньшее время – час-полтора в сутки.
Он спустился на шестой подземный ярус здания Архивов, в свой рабочий кабинет. Сеймур Тья любил это место: массивная мебель темного дерева, темно-вишневый с серым узором ковер на полу, обшитые панелями стены, старинные бронзовые светильники с лампионами в форме изогнутых языков пламени создавали ощущение уюта и покоя. Рядом, в просторных залах, окружающих кабинет и личную трапезную Хранителя, находились исторические раритеты особо внушительных размеров: фасад храма авалл ‘ тагрим с двойным рядом колонн и позолоченными вратами, окаменевшее священное дерево двенадцатиметровой высоты и гигантский рогатый мамонт (то и другое – с Сервантеса), странный механизм с Полярной (возможно, очередная попытка создать машину времени), транспортный модуль первого земного лайнера, опустившегося на Авалоне, и другие редкости. Были среди них каменные валуны с рисунками троглодитов, изображавшими космические корабли и фигуры в скафандрах, первобытная обсерватория (монолиты, расставленные кольцом шириною в сто шагов), ледяные жилища туземцев с Зимы (их хранили в большом холодильнике) и галерея удивительных зеркал, которые, по мысли их создателей, показывали будущее. Иногда Сеймур Тья заглядывал в них, но видел одно и то же: представительного мужчину с лишенным возраста лицом.