Дама Пик
Шрифт:
Тюря открыл было рот, потом закрыл его, потом почесал затылок и наконец сказал:
– Не, Знахарь, что-то ты уж больно загнул. Ну как же, ведь Робин Гуд за справедливость был…
– За справедливость, говоришь? – Знахарь посмотрел на Тюрю и вдруг потерял желание продолжать этот на первый взгляд интересный, но очевидно бесплодный разговор.
– Ладно, хрен с ним, с Робин Гудом этим. Пропади он пропадом. Спокойной ночи, – сказал Знахарь и опрокинулся на койку, бесцеремонно повернувшись к публике задом.
Тюремный двор не место для концертов.
Но когда очень хочется, можно сделать многое.
Можно заставить слона танцевать на арене с бантиком на шее, можно сделать из мужчины подобие женщины, отрезав одно и пришив другое, можно повернуть реки вспять, а можно за восемь часов построить во дворе «Крестов» огромную конструкцию, включающую в себя сцену, порталы, фермы для светотехники и многое другое.
Двадцать два монтировщика, которые пахали, как Стаханов в приступе белой горячки, создали из металлических труб, уголков и сложных узловых элементов умопомрачительный решетчатый дворец, а другие специалисты навесили на его ажурные переплетения сотни три разнокалиберных прожекторов и светильников. В это время по краям сцены, уже застланной толстыми фанерными щитами, были возведены две зловещие башни, состоявшие из множества черных ящиков. В передних стенках ящиков были отверстия, в которых виднелись громкоговорители устрашающих размеров, а на самом верху этих мрачных нагромождений красовались черные металлические рупоры, направленные в сторону публики и наводившие на мысль о трубах Страшного Суда.
Затворов, войдя во двор, посмотрел на это сооружение, ужаснулся и отправился к себе в кабинет выпить коньячку, чтобы успокоить нервы, а заодно и уничтожить видеозаписи, на которых был запечатлен момент получения им взятки от организаторов концерта. Вчера, когда в кабинет Затворова почтительно привели сытого и гладкого артдиректора готовящегося мероприятия, старый вертухай машинально нажал на нужную кнопочку и три камеры начали добросовестно запечатлевать все, что происходило. И теперь было необходимо эти записи уничтожить, потому что хоть Бог и бережет береженого, но сортировать компромат приходится все-таки самому.
Войдя в кабинет, Затворов подошел к стенному шкафу, открыл его и достал бутылку армянского коньяка двадцатилетней выдержки. Налив рюмочку, он поставил бутылку на место, закрыл шкаф и уже поднес коньяк к губам…
В это время во дворе тюрьмы раздался дикий визг, будто сразу тысяча автомобилей затормозила юзом, потом прозвучал оглушительный электрический щелчок, а после этого чудовищный голос спокойно произнес:
– Раз, два, три. Раз, два, три. Проверка.
Таким голосом мог бы говорить великан, с любопытством наклонившийся над «Крестами» и думающий о том, растоптать этот игрушечные домики сразу или погодить немного.
Затворов облился коньяком и замер.
Его истерзанное страхом и жадностью сердце забилось, как лягушка, пойманная цаплей, и он выронил рюмку, с тихим звоном и плеском разбившуюся у его ног. В глазах потемнело, ноги стали холодными и словно сделанными из мягкой глины, а руки задрожали и ослабли.
С трудом опираясь на стол, он добрел до кресла, повалился в него и нажал на кнопку вызова заместителя. Обычно тот сразу же появлялся в дверях и на его лице было привычное выражение полуфамильярной сутенерской почтительности, но на этот раз за дверью была тишина и никто не приходил.
Старый вертухай снова нажал на кнопку, но тут наконец с досадой обнаружил, что ошибся и вместо кнопки вызова заместителя нажал на кнопку записи. И теперь нужно будет стирать не только сцену получения взятки от вальяжного концертного жулика, но и совершенно неуместную картину сердечного приступа, настигшего уважаемого начальника тюрьмы на рабочем месте.
В глазах Затворова темнело все больше и больше, и он начал беспокоиться. Так сильно его еще не прихватывало. Понятное дело, при такой нервной работе сердчишко может и закапризничать, и это случалось уже несколько раз, но сегодня происходило что-то особенное.
Черный занавес неумолимо опускался на окружавший Затворова мир, и ему стало страшно. Он вдруг подумал, что умирает, что настал его конец, и тут, будто подтверждая это, громовой голос во дворе торжествующе произнес:
– Такк. Такк. Прравильно. Такк. Соссисска.
Ужас охватил Затворова.
В школе, когда он был маленьким и толстеньким, ребята да и девчонки называли его сосиской. Тогда он страшно обижался и выдумывал изощренные способы мести, а в эту секунду вдруг понял, что именно с того времени его жизненная тропинка стала извилистой и темной и постепенно увела в страну, где вместо солнца в сером небе светит тусклая запыленная лампочка.
Затворов попытался вдохнуть полной грудью, но из этого ничего не вышло. Мало того, его грудная клетка даже не пошевелилась. В голове тюремщика вдруг пронеслась нелепая мысль о том, что опытные ныряльщики могут задерживать дыхание на несколько минут. Он посмотрел на висевшие напротив его стола большие настенные часы. Было ровно шесть, секунда в секунду.
Тонкая секундная стрелка скачком отделилась от минутной, затем еще один скачок, еще один, еще… Затворов завороженно следил за ней и постепенно начал понимать, что это последние секунды его жизни. Он слышал о том, что перед смертью человек вихрем проносится по радужной ленте своей жизни, успевая пролистать все ее события, но этого почему-то не происходило.
Был безмолвный казенный кабинет, пропитанный гнойным страхом, слепой разрушительной ненавистью и ложью, ложью, ложью… Были мертвые часы, имитирующие жизнь судорожными щелчками секундной стрелки, был унылый зернистый полумрак, неумолимо сгущавшийся в глазах Затворова, а кроме этого, во всем мире не было ничего.
Затворов вспомнил, что хотел уничтожить видеозапись и из последних сил снова потянулся к нужной кнопке. Но в этот момент изображение в его глазах свернулось в ослепительную точку, как на экране только что выключенного старого телевизора, и эта точка быстро угасла.
Начальник тюрьмы Василий Тимофеевич Затворов умер.
Но последним судорожным движением он успел-таки нажать на кнопку, и через несколько секунд дверь распахнулась и на пороге появился расторопный заместитель.
Увидев своего начальника, навалившегося грудью на стол и уставившегося неподвижным полуоткрытым глазом неизвестно куда, заместитель оглянулся, осторожно закрыл дверь и на цыпочках приблизился к столу. Постояв в неподвижности около минуты, он убедился в том, что Затворов не дышит, затем так же на цыпочках подбежал к двери, открыл ее и долго прислушивался.