Дама Пик

Седов Б. К.

– Ну, это ты, голубушка, загнула…

– Ничего подобного. А я, старая несчастная женщина – попросту медсестра, которая не спускает глаз с этого буйного пациента и постоянно то стаскивает его с подоконника, то отнимает опасную бритву, то перерезает веревку, которую он уже приспособил на крюке для люстры.

– Это кто медсестра – ты, что ли?

– А кто же еще? И я же твой лечащий врач.

– Ну-ну…

– Вот тебе и ну-ну! А ты подумай о больных и голодных детях Африки, которые гибнут в железных клещах апартеида, еще там о всяких несчастных… Может быть, тебе

просто булькнуть со скалы с камешком на шее, а деньги перевести в какой-нибудь благотоворительный фонд?

– Ага! В благотворительный фонд… Как же, как же! Это ты хочешь, чтобы я накормил какогонибудь подонка, который этим фондом распоряжается? Увольте. А насчет голодных африканских детей, то это их проблемы. Они там плодятся, как крысы, и дохнут точно так же. И для них это – норма. Так что не надо про бедных и несчастных. Ты мне еще посоветуй бомжам помогать.

– Не хочешь бомжам – отдай мне. А сам – в море. А?

– Слушай, Наташа, что это тебя сегодня так разбирает?

Она вздохнула и сказала совсем другим тоном:

– Да я и сама не знаю… Наверное, заскучала без ужимок и прыжков.

– Точно! У меня то же самое.

– О-о-о! Это уже плохо. Если мы оба затосковали без наших обычных развлечений, это уже само по себе опасно. Но у меня есть идея. Сейчас я ее тебе расскажу, но если ты засмеешься, то я дождусь, пока ты уснешь, и перепилю тебе горло тупым волнистым ножом для хлеба.

– А я буду спать в катере.

– Не поможет. Ладно, слушай… Только ляг, пожалуйста, рядом со мной.

– Так у тебя вот какая идея… А я-то думал…

– Дурак! Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме койки?

– Я?!

Вот это финт!

Это, значит, я, а не она, думаю только о койке, это, значит…

Я открыл было рот, но от возмущения не смог даже найти названия этому беспардонному… этому наглому… этому возмутительному…

В общем, я закрыл рот и повалился на тахту рядом с Наташей.

Она тут же обвила меня горячими ногами и руками и зашептала мне на ухо:

– Костик, милый, ты же знаешь, как я тебя люблю, знаешь, правда?

Я догадывался, что она меня любит, можно даже сказать – знал, но как именно, оставалось для меня загадкой. Вот у пауков, например, тоже любовь, а чем оканчивается? То-то же. Она его потом – ам – и вся любовь! Но я, конечно, не стал говорить Наташе об этих своих соображениях, а просто промолчал.

– Знаешь, правда?

– М-м-м… Ну, в общем, знаю.

– Вот и хорошо. А то, что ты меня не любишь, – это не страшно. Главное, что ты меня не гонишь от себя. Ведь так почти всегда и бывает – один любит, а другой позволяет себя любить. Так уж оно устроено.

Да, я слышал об этом и даже был почти готов согласиться с неизбежностью такого положения вещей. Но все-таки хотелось, чтобы…

– Костик, ты меня слушаешь? У тебя такой взгляд, будто бы ты думаешь о чем-то другом.

– Да нет, Наташа, я об этом самом и думаю. Только по-другому.

– Конечно, по-другому. Ведь ты же мужчина все-таки…

– Будем надеяться, – усмехнулся я.

– Ты – мужчи-ина, – ласково протянула она и погладила меня по животу, –

а я – женщина. И видишь, как получается… Мы вместе уже вон сколько времени, и все никак нам не расстаться… Так, может быть, нам и нужно быть вместе и не расставаться? Я уже так к тебе привыкла, как к родному…

Я погладил ее по голове и спросил:

– А ты знаешь, почему все романы о любви заканчиваются свадьбой? Ну, естественно, не те, где в конце «короче, все умерли»?

Наташа промолчала.

Наверняка она знала ответ, но не хотела произносить его вслух, потому что ее женская сущность приказывала ей: вот твой мужик, захвати его и владей. И она, конечно, хотела захватить меня и владеть мною. Но, будучи все-таки чем-то большим, чем обычная говорящая самка, она понимала, что это невозможно. Не такой я парень, чтобы похоронить себя в уютном семейном склепе. И разговор этот она завела исключительно для того, чтобы пройти этот поворот в наших отношениях. Для того, чтобы не было ничего неясного, а попросту – для того, чтобы объясниться.

Наташа молчала, и, не дождавшись ответа, я со вздохом сказал:

– А потому эти романы заканчиваются так, что там дальше ничего нет. И вся любовь. Так что давай-ка оставим все, как есть. Мы вместе? Вместе. Я бегу от тебя? Не бегу. Я предпочитаю тебе другую женщину? Тоже нет.

– Попробовал бы ты предпочесть другую! – Наташа резко села, толкнув меня руками в бок. – Она бы и дня не прожила. Не веришь?

Я засмеялся и ответил:

– Вот в это я как раз верю. И ни минуты не сомневаюсь.

– То-то же!

И Наташа снова устроилась рядом, положив голову мне на грудь.

– А я-то, дура, хотела предложить тебе бросить все и зажить спокойно где-нибудь на Гаити… Или на Таити… В общем, там, где этот был… Ван-Гог? Или Гоген? Черт их разберет! В общем, хотела я простого женского счастья, а ты, глупый самец, только и думаешь, как бы позатейливей кульбит исполнить. Вот свернешь ты себе шею, не буду я тебя хоронить, как положено. Куплю себе виллу на Гавайях, а твою одноглазую голову надену на высокий кол при въезде, чтобы издалека видно было. Так и знай.

– Договорились, – покладисто ответил я, – а теперь послушай, что я тебе скажу. Я тебя выслушал, теперь выслушай ты.

Я встал, взял со стола сигареты, пепельницу и зажигалку и снова завалился рядом с Наташей.

– Значит, так.

Я сделал паузу и прикурил.

– У меня есть другое предложение. Но сначала о том, что говорила ты.

Я повернулся на бок и, глядя на Наташу, спросил:

– Это от кого же я слышу про тихую жизнь? И кто же это тянет меня в уютную последнюю гавань? В теплое семейное болотце? Ладно, я не буду указывать пальцем, пожалею. Но тогда скажи мне, кто прыгал с моста с резинками на ногах? И у кого это загорались глазки, если представлялась возможность встрять в какую-нибудь смертельную историю? Ты что, думаешь, что у меня вовсе мозги отбиты? Да ты бы видела себя, когда размахиваешь пушкой или играешь в шпионские игры с федералами! Ты ведь только тогда и живешь. А мне тут грузишь про полированные шкафы, набитые добром.