Дама Пик
Шрифт:
Но Знахарь…
Ганс не понимал, что ему нужно.
С одной стороны, все нормально. Знахарь хочет загасить и усмирить тех воров, которые давно отошли от понятий и сами превратились в жадных барыг. Тут все ясно. С другой стороны, он сам вор в законе и, похоже, не очень-то этим доволен.
Этого Ганс не понимал. Как бы то ни было, такое звание – это и власть, и авторитет, и возможности, и многое другое. Хоть Ганс и ненавидел этих фальшиво игравших в разбойничью честь двуличных крыс, но сам был уголовником и понимал, что отказываться от положения
Ганс смотрел на Знахаря, смаковавшего пиво, и ждал ответа.
Наконец Знахарь облизнул губы и, поставив пустой стакан на стол, сказал:
– Какой, говоришь, лично у меня интерес в этом деле?
Конечно же, у Знахаря был свой интерес.
Но Гансу знать об этом не полагалось. Пусть продолжает думать, что одноглазый Знахарь действительно предпочел отжившим свое авторитетам молодых беспредельщиков. Пусть верит, что Знахарь встанет во главе новой криминальной волны, которая сметет старый уголовный мир и воцарится на всей территории России. Пусть мечтает, что любому, кто с уважением к себе скажет: «Я – вор»,– можно будет ответить: «Вор? Иди воруй!». И тогда по земле будут ходить свободные люди, презирающие все законы, выдуманные дураками, и никто не будет пытаться захватить власть в сообществе этих людей и навязать им очередные никчемные законы.
Так думал Ганс, и его мысли вовсе не были тайной для Знахаря, сидевшего напротив и не спешившего ответить на заданный вопрос. Знахарь, конечно же, знал, что нужно сказать Гансу, чтобы он успокоился и обрел уверенность в том, что все идет так, как надо.
Он сказал:
– Видишь ли, Ганс… Я понимаю, что тебе хочется знать, почему это я, авторитет, вор в законе, иду против своих, против тех, кто выдвинул меня на такое высокое положение. Я могу удовлетворить твое любопытство лишь отчасти. Но этого должно хватить.
Он вылил в стакан остатки пива и, разглядывая медленно опускавшуюся густую пену, заговорил:
– Я начну с самого начала, и поэтому ты услышишь вещи, о которых знаешь сам, а кроме того, я буду повторять то, что уже говорил раньше. Но это будет моя окончательная речь, и поэтому потрудись ее запомнить. Можешь даже потом тезисы написать. Как Ленин.
Все засмеялись, и Знахарь, чувствуя, что шутка прошла нормально и погасила напряженное ожидание, продолжил:
– Есть хорошие мальчики, которые переводят старушек через дорогу, а есть плохие мальчики, которые двигают у этих старушек кошельки. Есть хорошие мужчины, которые зарабатывают деньги и покупают на эти деньги золото, квартиры и машины, а есть плохие мужчины, которые забирают у них все это. Есть хорошие люди, которые путаются у плохих под ногами и мешают им, и есть плохие люди, которые убивают их, чтобы не мешали. Эти плохие мальчики, плохие мужчины и плохие люди – мы. Это наша судьба, и нам от нее не уйти. И раз мы созданы такими, значит, мы для чего-то нужны. Как в природе есть хищники, так и среди людей есть бараны и волки, которые их жрут. Мы – хищники, и никуда от этого не деться. Такова жизнь.
Три хищника, сидевшие напротив Знахаря, согласно закивали, и на их серьезных лицах читалось согласие с тем, что быть хищником непросто и что эта жизненная дорожка не так легка, как может показаться с первого взгляда.
Окинув собеседников проницательным взглядом, Знахарь закурил и сказал:
– В стае хищников никто не требует дани от других, никто не живет за счет другого. Все охотятся дружно и честно. Но люди – более сложные существа, и для того, чтобы не возникало разногласий, нужна договоренность. Так возник воровской закон. И если бы он был таким, как в самом начале, когда его еще не подгребли под себя жадные и подлые жабы, которым все равно, на ком нажиться – на баране или на своем же волке,– то я ратовал бы за него обеими руками и, скажу вам прямо, уничтожал беспредел. Но…
Знахаря слушали внимательно, и, выпустив дым, он продолжил излагать милые сердцу Ганса и его друзей идеи.
– Но… Время показало, что воровской закон исчерпал себя. Он извратился и умер. И это совершенно естественный процесс. Иначе и быть не могло. Это – как с коммунизмом. Начали строить, вроде все здорово, а что из этого вышло?
Знахарь посмотрел на слушателей, и они согласно кивнули.
– Вот именно. И теперь этот труп надо уничтожить, потому что иначе он заразит своим гниением все вокруг, и тогда… Мне даже страшно подумать, что тогда. Но для этого нужно новое движение, новые идеи, новая кровь. И это – вы.
Знахарь откинулся на ажурную спинку стула и с улыбкой посмотрел на три бурдюка с новой кровью, сидевшие перед ним. Бурдюки были жилистыми, мускулистыми и горели желанием внедрять в застоявшуюся жизнь новые идеи и новое движение.
– Ганс сказал мне, что вы рассчитываете на меня как на лидера новой волны криминала… Что ж, пусть будет так. Я не возражаю. Но все вы должны понимать, что это снова организация, снова правила, которых нужно будет придерживаться, снова – не удивляйтесь этому – закон. Но это будет другой закон. Мы сметем все старое и на этом месте построим свою, новую, систему. И в ней не будет места разжиревшим авторитетам, которые не думают ни о чем, кроме собственных кубышек и генеральских дач, и в этом законе будет предусмотрена невозможность превращения человека в жадного барыгу. И главным пунктом должна быть дисциплина. Именно дисциплина, и не что иное.
Знахарь посмотрел на Ганса, тот понимающе кивнул и сказал:
– Понятное дело! Дисциплина – юбер аллес.
– Совершенно верно, – подтвердил Знахарь, – именно юбер аллес. И наказание за нарушение нового закона – смерть. Только так.
Он прищурился и испытующим взором оглядел сидевших напротив него людей, как бы желая убедиться, что никто из них не склонен к слабости и нарушению дисциплины.
Но их лица были тверды, как камень, а хмурые и решительные взгляды, которыми они ответили Знахарю, говорили только о том, что дисциплина – юбер аллес, а если кто сомневается, то тут ему и конец придет.
– Вы не знаете всего, – нахмурившись, сказал Знахарь, – но придет время, и когда вы сможете понимать некоторые вещи, пока что недоступные для вас, я расскажу вам о них. Без обид?
– Без обид, – ответил за всех Ганс.