Дама с единорогом
Шрифт:
Интересно, зачем ей платье? Скоро ребенок родится — а она платье…
— Видно будет, — вздохнула графиня.
— Ну, — девушка замялась, — есть одна материя…Вам её милорд привозил.
— Не трогай! — завизжала графиня.
— Хорошо, — пожала плечами Джуди, — я перешью старые платья. Только ткань жалко, без толку пропадает!
С кухни долетел слабый запах похлёбки, навеяв мысли о сытом благополучном будущем. Служанка, у которой от голода развилось собачье чутьё, мгновенно вскочила со своего места.
—
— Опять бобы! — поморщилась Жанна. — Как они мне надоели!
— А по мне хоть свиное пойло — лишь бы не с пустым пузом спать ложиться! — тихо вздохнула Джуди. — С голоду и траву бы жевала!
После обеда они принялись за работу: служанка сучила нитки и складывала их в корзину, а графиня зашивала разорвавшейся подол домашнего платья.
— Джуди, принеси-ка мне платья: я хочу посмотреть, осталось ли что-нибудь приличное.
— Сейчас, госпожа.
Она скоро вернулась, бережно неся ворох нарядов. Жанна внимательно осмотрела их, но ей ничего не нравилось. Под конец Джуди смущённо протянула ей последнее платье, цвета красного вина, из дорогой заморской ткани.
— Откуда оно? — Глаза графини заблестели.
— От Вашей покойной матушки осталось, — соврала служанка. Это было свадебное платье Жанны, то, в котором она должна была предстать перед алтарём, если бы свадьба не была отложена из-за войны. Графиня Норинстан о нём забыла, а Джуди отыскала.
— Какая прелесть! — Графиня улыбнулась; платье она не узнала. — Принеси зеркало и шкатулку с драгоценностями.
— Вы у меня красавица! — заметила служанка, подавая госпоже зеркало.
— Надень мне фермуар. Да поживее — холодно!
Но примерить украшение Жанна не успела — сквозняк задул свечу перед зеркалом. Джуди испуганно вскрикнула.
— Что с тобой? — шёпотом спросила графиня.
— Свеча, госпожа. Он пришёл.
— Кто он?
— Милорд.
Жанна покачнулась, с трудом опустилась на колени и зашептала молитву. Служанка поспешила снова зажечь свечу.
— Господи, спаси меня! — испуганно бормотала графиня. — Я никогда больше не надену его подарков, буду день и ночь молиться за спасение его души! Прости, прости меня, грешницу! Я не виновата, я не хотела… Пресвятая Дева, не оставь меня в беде!
— Это всего лишь сквозняк, не бойтесь, — поспешила успокоить её Джуди. — А мне сдуру показалось, что это милорд с того света вернулся.
С помощью служанки Жанна поднялась с колен и ещё раз перекрестилась.
Унося платья, Джуди искоса бросила осуждающий взгляд на госпожу.
— Вот оно, вероломство! — пробормотала она. — Труп ещё не остыл, ребёнок не родился, года не прошло, как она графу слово перед Богом давала — а она уже всё забыла! Как она клятвенно обещала быть верной
Служанка вздохнула:
— А как он её любил! Души в ней не чаял — а она даже заупокойную службу не заказала. А ведь он перед смертью, поди, о ней думал!
И ей захотелось высказать всё это в лицо госпоже, пристыдить её, напомнить о гиене огненной, но промолчала. Зачем говорить, если у неё ледяное сердце? Тут весь огонь Преисподней не поможет. И, вообще, не ей её судить.
Глава XXXV
Мэрилин с довольной улыбкой шла в спальню к Эмме. В руках у неё был Часослов Бертрана — неопровержимое доказательство преступления. Шла медленно, степенно, лелея в сердце план долгожданной мести.
Как она и предполагала, Эмма была у себя. Она приболела, поэтому не поехала после утренней службы в деревню.
— Нам нужно поговорить. — Мэрилин положила Часослов на постель.
— Может, позже, дорогая? Я должна помочь на кухне.
— Ничего, я надолго Вас не задержу, — усмехнулась баронесса и присела рядом с Часословом. — Видите ли, я случайно обнаружила у нашего священника одну занятную вещь, которой решила поделиться с Вами.
— Почему именно со мной? — недоумевала Эмма.
— Потому что это касается Вас. Люди настолько неразумны, что кощунственно кладут между листов святых книг посторонние предметы. — Листая Часослов, она открыла его на странице, где лежала засушенная гвоздика. — Вот, взгляните!
— Сухой цветок. — Эмма повертела его в руках и положила на место.
— Не сухой, а бережно засушенный, — поправила Мэрилин. — Цветок из нашего сада. Помниться, в прошлом году Вы посадили гвоздики.
— Да, но какое отношение этот цветок имеет ко мне?
— Такое, что всеми нами любимый отец Бертран холит и лелеет его в своём Часослове, предаваясь за его созерцанием низменным плотским мыслям.
— Мэрилин, постыдитесь! Это же богохульство! — залившись краской, пристыдила её вдовствующая баронесса Форрестер.
— Только слепым неведомо, о чём он мечтает по ночам, — ничуть не смутившись, продолжала Мэрилин. — Демоны давно изводят его, с тех самых пор, как он стал нашим приходским священником. А его искушение всегда рядом с ним. Он думает о нём, когда служит обедню, когда причащает, когда крестит и отпевает, когда раздаёт милостыню, когда поучает и проповедует. Он мечтает коснуться его рукой, прижаться к нему губами, мечтает обладать им, но не может. Потому-то он и хранит эту гвоздику в Часослове и любуется ею перед отходом ко сну. Снизойди до него его искушение, он с радостью нарушил бы все заповеди.