Дама с единорогом
Шрифт:
— Но кто, кто причина столь тяжкого недуга? — дрожа, спросила Эмма.
— Та, что срезала гвоздику.
— Мэрилин, не томите же! Отец Бертран мой друг, я хочу помочь ему.
— А Вы сами у него спросите, — рассмеялась баронесса. — Покажите ему гвоздику и спросите. Посмотрим, сможет ли священник не солгать!
— Это ведь какая-то женщина из замка? — допытывалась Эмма. — Служанка? Дочь садовника? Кто же она, Мэрилин, ради всего святого, кто?
— Та, с которой он играет в шахматы.
— Но не Ваша же мать!
—
— Это неправда… — Она буквально рухнула на постель, закрыв лицо руками.
— Правда, правда! — злорадно добивала свою жертву Мэрилин. Она торжествовала. — Отец Бертран влюблён в Вас и давно. И если бы любовью божественной — нет, самой, что ни на есть, низменной и плотской! Сдерживает его только то, что Вы никогда не бываете одна, а ему нужно блюсти личину добродетели. Думаете, он так ратовал о помолвке Джоан из сострадания, милосердия? Как бы не так! Ему хотелось быть ближе к её матери, хотелось, чтобы Вы были ему чем-то обязаны, чтобы он потом мог этим воспользоваться. А Уитни? Отец Бертран вовсе не добрый самаритянин, чтобы не брать платы за обучение, просто ему нужны вовсе не деньги.
— Грязная ложь! Бесстыжая лгунья, вон отсюда! — Раскрасневшаяся Эмма метнула в Мэрилин подушку. — Бог покарает Вас! Убирайтесь, убирайтесь отсюда!
— Не за что Богу меня карать! — расхохоталась баронесса. Она упивалась эффектом своих слов — Всё это правда, чистая правда! Так Вам и нужно, добродетельная Эмма! Не нужно было так привечать священника.
— Замолчи! Не смей произносить ни моего имени, ни имени отца Бертрана своим поганым языком! — Не выдержав, Эмма вцепилась ей в волосы. Мэрилин вскочила и, отступив на несколько шагов, усмехаясь, крикнула:
— Он тебя вожделеет, Эмма Форрестер, будь он хоть самим архиепископом! И сын твой мёртв!
— Какой сын? — сникла Эмма. — Уитни?
— Как бы не так, твой любимчик Гордон! Мёртв и зарыт в канаве.
Это было хуже удара ножом. Эмма упала на постель и, закрыв лицо руками, разрыдалась.
— Она целый день плачет, — сочувственно произнесла экономка. — К ней поутру заходила хозяйская дочь, с тех пор всё и началось. Сами знаете, у госпожи Мэрилин злой язык — может, она ей что сказала? Пошли бы, утешили бедняжку.
Когда Бертран вошёл в спальню Эммы, она ничком лежала на постели. Услышав шаги, она подняла голову и, едва разжимая пересохшие губы, прошептала:
— Святой отец, помолитесь за упокой души моего Гордона!
— Как, Ваш сын мёртв? — удивился священник, осторожно присев рядом с ней. Взгляд его упал на валявшийся на полу Часослов. Его Часослов. Сердце больно сжалось.
— Да. Мэрилин не солгала. Тут был один человек, который видел, как хоронили моего сына. Свекровь мне не сказала, пожалела. Мой мальчик, мой бедный мальчик! — со слезами на глазах
— Нужно стойко переносить испытания. Господь посылает их для укрепления нашего духа. Любим Богом не тот, кто в радости и покое проживает жизнь, а тот, кто страдает более других. Сказано же: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю». Нам ли сомневаться в словах Господа нашего?
— Блаженны, ибо утешатся, — повторила Эмма и, вытерев глаза, села. — А мой мальчик, попадёт ли он в Царствие Небесное?
— Если Бог сочтёт сие нужным. Но, зная Гордона как кроткого и набожного юношу, думаю, врата райские без труда распахнутся перед ним.
— Да услышит Вас Господь! Святой отец, — она замолчала, собираясь с духом, — я хотела спросить Вас…
— Спрашивайте.
— Правда ли то, что говорила о Вас Мэрилин? Правда ли, что сердечный жар сжигает Вашу душу? И причиной ему я…
Бертран покраснел, но солгать под её вопрошающим взглядом не смог:
— Если Вы спрашиваете, люблю ли я Вас, то это чистая правда.
— Любите как сестру или как женщину? — допытывалась Эмма.
— Как самое прекрасное и чистое творение Господне, как бесценный опал в короне мира.
— Каким же цветом пылает Ваша любовь?
— Увы, цветом пламени, — вздохнул священник. Тайна была раскрыта, и он ждал приговора.
И он был вынесен:
— Такая любовь несовместима с Вашим саном. Отриньте её и покиньте Форрестер. Обещайте никогда не бывать здесь, разве что судьба случайно занесёт Вас в наши края. Возвращаю Вам Часослов. — Она наклонилась, подняла книгу и подала Бертрану. — Да смилостивиться над Вашей заблудшей душой Господь! А теперь уходите.
Он встал и прижал к груди Часослов. Ему хотелось опуститься на колени, умолять, но он знал, что она будет глуха, как некогда он был глух к страстным признаниям Мэрилин.
— Вы поселили в своём сердце ненависть и презрение? — тихо спросил Бертран.
— Нет, святой отец, — обернувшись, покачала головой Эмма. — Я не судия, чтобы порицать Вас. Нет судии, кроме Бога, кто бы мог вынести Вам приговор. Уходите, уезжайте сегодня же ради спасения Вашей души!
Вскоре ему представился повод уехать: брат предлагал ему место в свите честерского епископа.
Каратели хорошо поживились в Норинском замке, но в одном они проявили благородство: победители не тронули часовню.
В память о проявленной храбрости защитников замка с почестями похоронили.
Новый лагерь разбили в трёх милях от прежнего и, маясь от временного безделья, объедали не успевших сбежать жителей, охотились и веселились. После очередной охоты слуги развели на деревенской площади костёр, чтобы поджарить мясо. Рыцари попивали эль и трофейное вино. Постепенно многочисленные разговоры слились в один общий: говорили о женщинах.