Дама с единорогом
Шрифт:
Больная пластом лежала на покрытой тряпьем постели в комнатушке на чердаке и, не мигая, смотрела на деревянные стопила. Младшие сёстры, делившие с ней эту комнату и скромное ложе, смиренно сложив руки, стояли на коленях перед распятием и молились. На единственном пригодном для сидения предмете мебели, вплотную придвинутом к постели, сидела женщина в скромном сером шерстяном платье и время от времени прикладывала ко лбу больной мокрое полотенце. Бертран её не знал.
При виде священника женщина встала и сказала:
— Боюсь,
— Я думаю, что девушке станет ещё лучше после тайны исповеди, — улыбнулся Бертран.
— Может быть, — пожала плечами женщина и, зардевшись, спросила: — Так это Вы сменили отца Эохима?
— Я, — простодушно улыбнулся священник.
— Очень хорошо. Этому приходу нужен хороший пастырь, а отец Эохим (царствие ему Небесное!) был слаб здоровьем… Всё, святой отец, ухожу, — спохватилась она, — оставляю Вас наедине со страждущей душой.
Взяв девочек за руки, женщина отвела их вниз. Она оказалась права: Алоиз не собиралась в скором времени предстать перед Создателем — так что можно было обойтись и без исповеди, но отец Бертран придерживался мнения, что исповедь никогда лишней не бывает.
На обратном пути священник решил заехать в Форрестер, чтобы перекинуться парой слов с отцом Джозефом — единственным образованным человеком в округе. Он был уже стар, посему следовало ценить каждую минуту общения с ним. Правда, взгляды священников не совсем совпадали: всякий раз, когда отец Бертран просил его помочь словом и делом врачевать души прихожан, отец Джозеф устало отвечал: «Людской род не исправишь, пустая забота». Между тем, другого собеседника у молодого священника не было, а одиночество не способствовало укреплению духа, поэтому вместо того, чтобы свернуть на боковой просёлок к деревне, он поехал дальше по большой дороге. По обеим сторонам мелькали кусты вереска и непокрытые головки крестьянских ребятишек, проверявших силки для птиц. Конечно, следовало бы рассказать обо всём барону, но Бертран их жалел и закрывал глаза на столь грубое нарушение закона.
Обогнув расчищенное под посевы поле, дорога пошла вверх и перевалила через гребень холма. Пейзаж несколько изменился, стал веселее и ярче.
На горбатом мостике возле старой мельницы Бертран Фарден заметил свою недавнюю знакомую: с ней, почтительно сняв капюшон, разговаривал мельник. Когда священник подъехал ближе, они уже распрощались.
— Вы? — Женщина удивлёно подняла брови. — Я думала, Вы живёте по ту сторону холма.
— Так оно и есть, — улыбнулся Бертран, — но Провидению было угодно направить мои стопы в Форрестер.
— Вероятно, Вы едете к моей свекрови, — предположила женщина. — Она серьёзно озабочена спасением своей души и боится, что после смерти её будут терзать демоны Преисподней. Но, уверяю Вас, баронесса — самая набожная и добродетельная женщина из всех, кого я встречала.
— А Вы, сеньора?
— Что я? — смутилась она.
— Не боитесь ли Вы
— Нет, святой отец. Я не совершала ничего, в чём не могла бы публично признаться.
— Так Вы невестка достопочтимой баронессы? — предпочёл сменить тему Фарден.
— Да. — Эмма Форрестер задумалась и, покраснев, спросила: — Святой отец, могу ли я обратиться к Вам с одной просьбой?
— Безусловно. — Ему было интересно, о чём его попросит эта скромная молодая женщина, не пожелавшая при первой встрече раскрыть своего имени.
— Видите ли, у меня двое сыновей… Один из них по желанию свёкра должен стать защитником веры Христовой, а другого я хотела бы посвятить Богу. Не могли бы Вы стать его наставником и обучить его Катехизису?
— Так у Вас двое детей… — смущённо пробормотал молодой священник.
— Трое, — поправила его Эмма. — Так могу ли я надеяться?
— Я думаю, разумнее было бы, если отец Джозеф займется воспитанием Вашего сына.
— Он недостаточно строг с ним. Вы же знаете, отец Джозеф слишком добр к детям.
— Хорошо, я займусь обучением Вашего сына. Думаю, я сам буду приезжать к нему.
— Если это Вас не затруднит. Уитни послушный мальчик и не доставит Вам хлопот, — поспешила добавить она.
— Могу ли я взглянуть на него сегодня? — Бертран вдруг поймал себя на том, что ему не хочется расставаться с этой женщиной.
Она ответила утвердительно, и их мулы поехали рядом. Медленно, как и положено степенной вдове и священнику. В прочем, приходскому священнику пристало ездить на осле, но не Бертрану Фардену. Мула, уже после получения прихода, подарил ему брат, заверив, что это место — всего лишь начало карьеры Бертрана, для которого, если получится, он хотел выхлопотать место епископа.
Эмма Форрестер… Так вот какая она, несчастная вдова, которую, как он думал по приезде, ему придётся утешать и наставлять в вере. Но она не нуждалась в утешении и, как он смог убедиться, сама утешала других. Она ещё молода, ещё полна жизненных сил, и, быть может, именно ему предстоит снова соединить её узами брака. Да пошлёт Господь ей счастья!
— Джуди, я так больше не могу! Я сойду с ума! — простонала Жанна. — Даже исповедь не помогает. А, помниться, мне было так хорошо, так светло на душе после исповеди… Ах, Джуди, я буду гореть в Аду!
— Успокойтесь, госпожа. Даже если барон Вас выпустит, всё равно Вы со своим баннеретом не свидитесь. — Джуди, не поворачивая головы, перетряхивала тюфяк и придавала форму подушкам. Ахи и охи госпожи были ничем по сравнению с той адовой работой, которую ей предстояло проделать, чтобы привести господские покои в порядок.
— И ты против меня!
— Что Вы, госпожа, вот Вам крест, всей душой за Вас радею!
— Он, наверное, думает, что я его разлюбила. — Баронесса бросила взгляд на незаконченную вышивку, второпях брошенную на постель.