Дама в автомобиле в очках и с ружьем
Шрифт:
Мне пришлось ждать вас дольше, чем я предполагал. Я сидел в темноте, держа в руках винчестер, который вы оставили на диване. Вы вошли, зажгли в прихожей свет. Должно быть, я слишком шумно шагнул в вашу сторону. Вы застыли на месте. В проеме двери я видел ваш освещенный сзади силуэт. Вы меня не видели. Но мне надо было подойти к вам близко и выстрелить в упор, чтобы это походило на самоубийство. Я сделал еще один шаг. В то же время я старался угадать, как вы будете защищаться. Я был убежден, что вы прокрадетесь к дивану и попытаетесь схватить ружье, но его там уже не было. Я двигался вам наперерез.
Я только что опустила в ящик письмо, в котором находятся оба конверта для жалованья и мое краткое объяснение. Я адресовала его себе, но если я умру, его вскроют. Я не стала посылать его никому другому, потому что Анита – моя подруга, я ее люблю и хочу ей помочь. И не пытайтесь зажечь свет в этом балагане, я вывернула все пробки". Может, я что-нибудь забыл, Дани? Да, забыл. Вы мне сказали, чтобы я положил "свое ружье", в противном случае вам "придется заставить меня сделать это". Я даже не стал думать, каким образом. Я мог не сомневаться, что вам пришла в голову какая-нибудь очередная невероятная идея. Но меня заставила расстаться с винчестером не ваша угроза, а то, что вы сказали раньше о письме. Тогда я сел на этот диван. Пока я говорил, глаза мои привыкли к темноте, и теперь я вижу светлое неясное пятно вашего платья, вижу, как вы сидите на ручке кресла напротив меня.
Дани, вы выслушали меня не перебивая. Мне бы хотелось, чтобы вы сказали, где труп Коба. А потом собрали бы свои вещи и вернулись домой.
Мне бы хотелось, чтобы вы вели себя так, будто не имеете к этой истории никакого отношения. Мне бы хотелось, чтобы вы молчали и разорвали оба конверта. Что же касается меня, то я выберу тот вариант, который принесет меньше неприятностей. Я приведу в порядок дом и пойду с повинной в полицию. Я возьму вину на себя. Ведь вы понимаете, что я гораздо дешевле заплачу за это убийство, чем Анита. Я выступлю в роли оскорбленного мужа, который, узнав о том, что он обманут, в припадке отчаяния губит свою жизнь. Скажу, что двое суток я находился в смятении, но в конце концов во всем добровольно признаюсь. Я найму лучших адвокатов и уж теперь-то сделаю все, чтобы выкрутиться. О, я блестяще проверну это дело, можете мне поверить. Я даже надеюсь вырвать лишь условное осуждение.
Вот и все. Я старался, Дани, совершенно искренне рассказать вам о себе.
Я хотел бы, несмотря на то что все это так отвратительно, чтобы вы поняли, что добро и зло – лишь две стороны одной медали. Я долго наблюдал за вами.
И все же я не знаю вас. Но вы должны меня понять, ведь было же какое-то мгновение, когда вы сами поверили, что совершили то, что совершила Анита.
А теперь прошу вас, отдайте мне пробки, пусть в этом балагане зажжется свет. И еще – позвоните в Женеву и скажите Аните, что все в порядке, пусть она ждет меня, а я постараюсь приехать к ней не слишком поздно. Вот и все, Дани. Зажгите свет. Спасибо за праздники. Вот и все.
Молодая женщина с перевязанной левой рукой занимала восемнадцатый номер в гостинице "Ноай". Она попросила принести ей кофе и газеты. От строчки до строчки она прочитала хронику во всех марсельских газетах. Заметку, где рассказывалось, что один известный владелец рекламного агентства убил любовника жены и ночью сам явился с повинной в полицию города Авиньон.
Утром эта молодая женщина села в такси и поехала на пристань Ла Жольетт, где, стоя у ограды, дождалась одного пассажира, отплывающего в Каир, схватила его за рукав, сказала ему, что хотя она и простофиля, но не надо все-таки переходить границы, заставила его вернуть деньги и отпустила на все четыре стороны. Потом она автобусом доехала до Кассиса, забрала в гостинице "Белла Виста" чемоданчик, расплатилась за номер и, воспользовавшись случаем, обновила в бассейне свой купальный костюм золотистого цвета. Не одеваясь, она пообедала на террасе, подставив ноги солнечным лучам и любуясь морем сквозь темные очки. После полудня, ожидая автобуса на Марсель, она увидела на набережной шедшего за руку со своим отцом знакомого ей маленького мальчика. Она поцеловала его, называя Титу.
Но в пять лет у мальчиков память еще короче, чем когда они взрослеют, и Титу ее не узнал. Она не утерпела и, держась метрах в двадцати, пошла вслед за ними по улице. Ей нравилось вот так просто провожать его, но старая женщина, которая никогда с нею не расставалась, сказала ей:
"Несчастная ты дурочка, зачем ты мучаешь себя. Подними голову". Тогда молодая женщина остановилась, достала из сумочки красную клетчатую кепку, надела ее на свои белокурые волосы, слегка сдвинув на затылок, и спокойным шагом, с чемоданчиком в руке пошла назад к пристани. Два часа спустя она впервые в жизни села в самолет в Марселе-Мариньяне. Все время, что она находилась в воздухе, ей было страшно. В Париже тоже сияло солнце Улицы были украшены флагами. Она поехала домой, сразу позвонила одному художнику, своему другу, и попросила его держать язык за зубами, что бы он ни прочел в газетах. После этого она привела себя в порядок и набрала номер, записанный на подкладке кепки.
Примерно пять месяцев спустя она вышла замуж в Марселе но не за шофера-похитителя фиалок, как можно было предположить (он был на свадьбе шафером и стал ей как был братом), а за лучшего его друга-самого чудесного, самого красивого, самого умного, самого забавного, самого очаровательного самого великолепного возлюбленного из всех мужчин, которых она когда-либо встречала. Он колесит по дорогам на грузовике "берлие", намеревается стать миллиардером, ибо так, по его мнению, будет лучше жить, и зовут его Батистен Лавантюр. Она стала Дани Лавантюр. Таким образом, ей не пришлось даже менять инициалы на приданом, которое она с надеждой вышивала в приюте, щуря свои близорукие глаза.
Париж, апрель 1966 г.