Дама в черном
Шрифт:
Можете себе представить наше волнение! Мы говорили себе, что все возможно, что мы можем оказаться в комнате, где будут только стены и решетки на окнах. Мы готовились увидеть все, что угодно, или, вернее, не увидеть ничего, так как нас продолжала сводить с ума мысль о бегстве или каком-нибудь другом сверхъестественном исчезновении Ларсана.
Когда дверь приоткрылась, Рультабиль приказал слугам снова взяться за ружья, но стрелять только в том случае, если захватить Ларсана живым будет невозможно. Затем последним сильным толчком он распахнул дверь и бросился в комнату. Мы последовали за ним, но на пороге остановились, пораженные открывшимся зрелищем. Прежде всего, Ларсан был здесь! Да, мы его сразу увидели. Казалось, он заполняет собой все помещение, удобно расположившись в кресле посреди комнаты и глядя на нас внимательными и спокойными глазами. Его руки лежали на подлокотниках, а голова
— Ларсан — спросил он, — вы сдаетесь?
Ответа не было.
Тогда Рультабиль дотронулся до руки на подлокотнике, затем прикоснулся к неподвижному лицу, и мы догадались, что Ларсан мертв. Артур Ранс прослушал его сердце и объявил, что все кончено. Рультабиль указал нам на открытую оправу перстня на пальце у Ларсана, которая, должно быть, содержала молниеносный яд, и попросил всех покинуть Четырехугольную башню.
— Постарайтесь забыть эту смерть, — сказал он очень серьезно. — Я позабочусь обо всем, и исчезновения этого Лишнего тела не заметит никто. Вальтер, принесите сюда мешок, да поскорее.
Этот приказ Артур Ранс перевел на английский язык, а мы, по знаку Рультабиля, вышли из комнаты и оставили его один на один с трупом отца.
В этот момент Робер Дарзак почувствовал дурноту, и нам пришлось перенести его в гостиную Старого Боба. Но это была всего лишь минутная слабость. Открыв глаза, он улыбнулся Матильде, склонившейся над ним в страхе потерять любимого человека, которого она в результате обстоятельств, все еще оставшихся загадочными, только что обрела вновь. Заверив, что ему ничто ни угрожает, Робер Дарзак попросил ее и госпожу Эдит покинуть комнату. Я и Артур Ранс оказали ему необходимую помощь, одновременно поинтересовавшись, каким образом человек, которого умирающим затолкали в мешок, смог появиться живым из шкафа. Мы расстегнули ему рубашку и сняли с груди бинты. Оказалось, что ранение, благодаря счастливой случайности, которые не так уж и редки, как это принято полагать, было не слишком серьезным. Во время ожесточенной схватки с Ларсаном пуля ударила Дарзака в грудную кость и расплющилась, вызвав сильное кровотечение и непродолжительную, но почти мгновенную потерю сознания.
Бывает, что раненые подобным образом разгуливают с друзьями уже спустя несколько часов после того, как эти же самые друзья, по их глубокому убеждению, присутствовали при последнем вздохе несчастного умирающего. Да я и сам прекрасно помню историю с одним из моих добрых друзей, журналистом Л., стрелявшимся на дуэли с музыкантом В. Мой друг очень расстроился, вообразив, что насмерть поразил своего противника пулей в грудь, и тот скончался на месте. Неожиданно «покойник» приподнялся и всадил в бедро моего друга пулю, которая едва не повлекла за собой ампутацию и на долгие месяцы уложила его в постель. Музыкант же быстро оправился и уже на другой день преспокойно гулял по бульвару. Он, так же как и Дарзак, был ранен в грудную кость, и на мгновение потерял сознание.
Пока мы перевязывали Робера Дарзака, появился дядюшка Жак и прикрыл дверь в гостиную. Вначале я этому удивился, но затем послышались шаги в коридоре и странный шум, как будто по полу тащили что-то тяжелое. Я подумал о Ларсане, о мешке для Лишнего тела и о Рультабиле. Оставив Артура Ранса возле Дарзака, я подошел к окну и понял, что не ошибся. Мрачный кортеж двигался по двору. Была уже почти ночь, и благословенный мрак начал окутывать землю. Однако я различил Вальтера, которого поставили на страже под аркой садовника. Он поглядывал в сторону первого двора и был готов преградить путь любому, кто пожелал бы проникнуть во двор Карла Смелого. Рультабиль и дядюшка Жак двигались к колодцу. Две тени, согнувшиеся под тяжестью третьей, которую я уже раньше видел. В ту ужасную ночь она содержала тело.
Они подняли мешок на верхний край каменной кладки колодца, и я даже смог разглядеть, что колодец открыт, а деревянная крышка, которая его обычно прикрывала, прислонена сбоку. Рультабиль взобрался на край колодца и тут же исчез в нем. Он проделал это весьма естественно и без колебаний. Мне даже показалось, что подобный путь ему уже не в новинку. Дядюшка Жак опустил мешок в колодец и еще некоторое время его придерживал, после чего выпрямился и тщательно прикрыл отверстие крышкой. Ее железная окантовка тихонько проскрежетала о каменный край кладки. И тут я вспомнил тот необычный звук, который вечером, перед «открытием Австралии», заставил меня броситься на таинственный темный силуэт. Этот силуэт внезапно исчез, а я ткнулся носом в закрытую дверь Нового замка.
Я хотел
Я вышел из Четырехугольной башни и поднялся по лестнице Нового замка в свою комнату. Мой взгляд погрузился в глубину сумерек, покрывающих море. Непроглядная ночь, темнота. Ничего. Тогда я прислушался, однако не смог различить даже и всплеска весел. Но вот где-то далеко, очень далеко в море, во всяком случае почти на горизонте, в той узкой красноватой полоске заходящего солнца, которая еще теплилась, украшая ночь, появился темный и узкий силуэт лодки, легко скользившей по водам. Затем лодка остановилась, и я увидел, как поднялась и выпрямилась тень Рультабиля. Я узнал и различил его так ясно, как будто он находился от меня в десяти метрах. Каждое движение моего друга вырисовывалось с фантастической четкостью на фоне красной полосы заката. Но все произошло очень быстро. Он нагнулся и поднял какой-то груз, на мгновение слившийся с его телом. Затем груз скользнул в море, а маленькая тень человека осталась одна, склонившись над водой и оставаясь некоторое время неподвижной. Потом он сел, и лодка вновь заскользила по воде, пока не вышла из полосы света. А вскоре исчезла и сама полоса.
Рультабиль доверил водам Геркулеса тело Ларсана.
ЭПИЛОГ
Ницца, Канн, Сан-Рафаэль, Тулон!
Я без сожаления смотрел, как проходили этапы нашего обратного путешествия. На следующий же день после этих страшных событий я поспешил покинуть юг, чтобы вернуться в Париж и окунуться в дела. Кроме того, я хотел поскорее остаться наедине с Рультабилем, который ехал с Дамой в черном в двух шагах от меня в соседнем купе. До самой последней минуты, то есть до Марселя, где они расставались, я не решался нарушить их нежной беседы, их планов на будущее и их прощания. Несмотря на просьбы Матильды, Рультабиль решил уступить место мужу, вернуться в Париж и продолжить работу в газете. Дама в черном не могла ему ни в чем отказать. Рультабиль продиктовал свои условия. Господин и госпожа Дарзак должны продолжать свадебное путешествие, как будто в Красных скалах ничего не случилось. Просто эту поездку закончит другой Дарзак, не тот, который ее начал. Но для всего света он будет тем же.
Господин и госпожа Дарзак поженились. Гражданский брак их объединил. Что до законов церкви, то здесь следует вмешаться папе, и в Риме они, безусловно, найдут возможность уладить ситуацию, если ее вообще понадобится улаживать, чтобы смирить угрызения совести. Господин и госпожа Дарзак должны наконец насладиться счастьем, они его заслужили.
Никто и никогда не узнал бы об их ужасной трагедии и о мешке с Лишним телом, но я принужден вновь взяться за перо и после долгих лет молчания открыть публике все тайны Красных скал, как некогда мне пришлось приподнять вуаль, покрывающую секреты Гландье. Сегодня, когда я пишу эти строки, годы освободили нас от мрачных пут тех скандальных событий. И все-таки приходится к ним возвращаться. Причина в этом мерзком Бриньоле, который в курсе многих событий и пытается нас шантажировать из глубины Америки, куда он поспешно скрылся. Бриньоль угрожает нам отвратительным пасквилем, и так как профессора Станжерсона уже нет в живых, то мы решили «опередить» этого человека и рассказать всю правду.
Бриньоль! Какую же роль он сыграл в этой ужасной трагедии? И вот на следующий день после ее завершения, в поезде, который уносил меня в Париж, в двух шагах от Дамы в черном и Рультабиля, обнявшихся на прощанье, я все еще спрашивал себя об этом. Сколько вопросов я задавал себе, прижавшись лбом к окну купе. Одна фраза, только одно слово Рультабиля могли бы, вероятно, все объяснить, но он и не вспоминал обо мне со вчерашнего дня. Со вчерашнего дня Дама в черном и он не расставались.
Мы простились с профессором Станжерсоном в «Волчице». Артур Ранс и госпожа Эдит проводили нас на вокзал. Вопреки моим ожиданиям, госпожа Эдит не выразила большого огорчения по поводу нашего расставания. Причиной этого безразличия, безусловно, послужил князь Галич, также явившийся на платформу. Госпожа Эдит болтала с князем о Старом Бобе, который быстро поправлялся, и не обращала на меня внимания. Можете себе представить, как я огорчился. Здесь наступило время сделать моим читателям одно признание. Я, разумеется, не стал бы открывать им тех чувств, которые питал к госпоже Эдит, но получилось так, что через несколько лет после трагической смерти Артура Ранса, о которой я, может быть, еще когда-нибудь расскажу, прекрасная, меланхоличная и нестерпимая госпожа Эдит стала моей женой.