Дама в палаццо. Умбрийская сказка
Шрифт:
— Не беда, все будет хорошо, — сказала я Фернандо, и он ответил мне тем же. Мы утешали друг друга, кивали и пожимали плечами, словно соревнуясь в убедительности. Лето. Один-два осенних месяца. Все хорошо.
Потом я заметила, что Фернандо стоит, прислонясь спиной к стене столовой. Он что-то прятал. Отвлекал меня заверениями, что дом нам отлично подходит. Он еще курлыкал что-то про красоту обстановки, но я потянула его к себе, отодвинув от стены. Он заслонял собой пятно плесени. Зеленой пыльцы с порослью черных волосков.
— Надо просто отскрести и покрасить.
— Не забывай, что я венецианец. Я разбираюсь в плесени. Эти стены перекрасили меньше месяца назад. Красить или, Dio Buono,
Я обошла комнаты, заглядывая за произведения искусства, отодвигая картину за картиной. Наклонила зеркало, скрывавшее стену, и принюхалась. Повсюду головы гидры.
— В этом доме жить нельзя.
— Можно. Если оставить все, как есть, ты ее и не увидишь. Я не собираюсь искать новый дом только потому, что этот немножко заплесневел. Или сильно заплесневел.
— Это же декорация, Фернандо, по-настоящему здесь жить нельзя, — вскричала я, но он сбежал от меня в сад с сигаретой.
Я еще несколько раз заглянула за зеркало, оценивая врага, и, отыскав посудную губку на длинной ручке, схватилась с ним. Мои усилия против этого зверя были жалки. Ну что ж: дом порос прародителем антибиотиков, да и вообще, зеркало отлично смотрится и картины замечательные. Я занавесила две остававшиеся голыми стены простыней и куском драпировки. Получилось как в шатре, что вполне сочеталось с барочными мотивами всего дома. И все это забылось, едва я вышла на террасу. За дверью лежала Умбрия.
Отлогие поля пшеницы и табака колыхались на ветру, желтые полоски кукурузы были оторочены шелковыми оборками капустных посадок. Пышно, как на турецком ковре, цвели маки, смешиваясь с лавандой и перемежаясь здесь и там травой пастбищ. Фиговые деревья и шелковицы тянули друг к другу огромные лиственные руки над узкими полосками виноградников и олив. Тень от солнца. Остатки этрусских ферм — романтичных и чувственных, как вся их культура. Дома под красными крышами окружены фестонами роз, каждый сад украшен поленницами, грядками салата и розовыми свинками. Гоготание гусаков и гусынь вторит смеху стариков и сердитым голосам старух. А сразу за террасой наш собственный огороженный сад с двумя пышными абрикосовыми деревьями и одной магнолией. И старый лимон. И запущенная клумба цветет у самых ступеней, и самый великолепный в Италии готический собор стоит всего в пятидесяти метрах выше по холму.
— Подумаешь, плесень! — громко сказала я.
Был полдень, и мы пожирали глазами хлеб с сыром, сунутые нам Франко, когда мы уходили от него вчера вечером.
— Не сходишь за вином? — спросил Фернандо, держа охапку постиранной одежды. В Орвието это все равно что спросить: «Не пройдешься ли ты на двадцать метров в любую сторону?» Этот город стоит не только на золотистых камнях, но и на вине.
Я прошлась по Виа Постьерла. Честное слово, клянусь: девятнадцать шагов до первой энотеки, крошечной лавочки, заставленной ящиками и коробками. Там же спали две собаки, а мужчина в кожаном переднике склонялся над ящиком полусладкого.
— Buongiorno, signora, — поздоровался он, не поднимая головы.
— Buongiorno, signore. Добрый день, синьор, одну бутылочку чего-нибудь классического.
— Ah, siete gia sistemati? Una bella casa, quella. Benvenutti.
Он уже знал, где мы живем, и похвалил дом, хотя мы всего два часа как приехали. Добро пожаловать. Он вытащил из ледника пыльную зеленую бутылку и завернул ее в толстую белую бумагу.
— Ci vediamo, signora. Ci vediamo, senz’altro. Еще увидимся. Без сомнения, еще увидимся.
Я полезла в карман юбки за лирами. Он прижал два пальца к губам.
— Ancora, benvenutti a Orvieto. Не надо, синьора, добро пожаловать в Орвието!
Что это такое та англичанка говорила насчет Эсфирь?
Мы устроились на террасе с хлебом, сыром и вином и предались мечтам о будущем. Составили список дел, которыми должны заняться и которыми хотим заняться. Решили позволить себе месяц восхитительного безделья. Я не сяду за компьютер до августа, когда издательство должно прислать мне исправленную рукопись. Следующая группа клиентов прибудет в сентябре, на сбор винограда в Монтальчино. Все это уже улажено. Мы будем проводить время, знакомясь с Орвието, навещая рабочих в палаццо Убальдини, каждый четверг и субботу посещая рынок и совершая маленькие путешествия — gitarelle — по окрестным деревням и городкам. Составим собственную сентиментальную карту нашего нового города, отметим на ней любимые маршруты, обживем его. Дадим себе время.
Какие решения, какое вино! Мы закрыли глаза, подставили лица солнцу, да так и заснули, и разбудил нас только шестичасовой бриз. Мы отправились к мраморной ванне, а потом принарядились для прогулки и ужина у Франко.
Глава 6
СЛЕДЫ БЫЛОГО ВЕЛИЧИЯ
Лиловое небо, красные облака, прозрачные, как тюль, смешавшиеся у нас на волосах духи, вчерашняя одежда. Скоро семь.
— Sei pronta, amore? Поторопись, милая!
— Готова, — отозвалась я, и мы выскочили на улицу в поисках кофе, чтобы продержаться первый полный день в Орвието. Туристские автобусы, проездом из Рима и в Рим, уже стояли на пьяцце, прямо у наших дверей, и будто метали икру, выплескивая пилигримов в бейсболках и велосипедках, скупающих сувениры в оберточной бумаге, будь то вино, ботинки или керамический кувшин, украшенный петушиной головой. Часто для них доказательство путешествия важнее самого путешествия. В этом мы убедились еще в Венеции, а здесь, должно быть, то же самое. Как и везде. Мы хмыкали и качали головами, пробираясь среди них по склону к Пьяцца дель Дуомо, а оттуда — к палаццо Убальдини. Я взглянула на стены, в надежде увидеть леса и услышать клич армии работников. Но в бальном зале было темно и тихо.
— Тебе не кажется, что работы собирались начать, не откладывая? Конечно, они начнут со дня на день.
Я была в этом не слишком уверена, но надеялась услышать от Фернандо подтверждение. Он только усмехнулся, улыбка неуловимо, как форель, скользнула в скрытом от меня потоке его мыслей. Мы свернули за угол, в corso.
— Попробуем этот бар, — предложил он.
В ушах билась латинская музыка. Бариста — высокий, с черными усами на землистом лице — скромно согнувшись, подал нам меню с пятью сортами подробно описанных кофейных сортов для нашего утреннего эспрессо. «Buongiorno», поздоровался он, покачивая плечами в такт музыке. Звучал южноамериканский танец, и я уже готова была сбежать, но Фенандо заказал два эфиопских кофе, словно мы именно его и искали. В корзинке для печений лежали увитые кремом кексы, а плакат обещал отличный черный ром, который обычно подают в самых низкопробных барах Каракаса, и я переступала сандалиями, словно била копытами. Где же крестьяне в грязных сапогах, опрокидывающие рюмочку граппы? Кто эти типы в полосатых костюмах с портфелями, заказывающие обезжиренное молоко latte scremаto? Я попросила подать мне эфиопский corretto, и Фернандо засмеялся, откинув голову, поняв, что это сделано в память моего возлюбленного «Нейтрале». Окажись под рукой сырые яйца, я бы выпила их тут же, по примеру Князя, запивая красным. Я бы им показала, как завтракают в Сан-Кассиано.