Дамасские ворота
Шрифт:
— Мне надо идти, — отрывисто сказал он Чарльзу.
Он встал и последовал за мелькнувшими призраками. В столпотворении перед храмом их нигде не было видно. Обшаривая взглядом толпу, он предположил, что обе женщины, кающаяся грешница из Хайфы и Сония, ему просто пригрезились. Вместе с туристами он зашел в церковь.
К нему тут же подошел молодой человек в черном костюме и при соответствующем галстуке:
— Присоединитесь к нам на всенощное бдение?
По произношению он мог быть со Среднего Запада или канадцем.
Лукас посмотрел через плечо молодого человека, ища Сонию или ту, другую, женщину. Они исчезли в тени и пересекающихся приделах
— Может быть, — ответил Лукас.
— Тогда вы должны быть здесь, начиная с девяти часов.
— Хорошо, — сказал Лукас и обошел его.
В том маловероятном случае, если Сония и вправду решила присутствовать на бдении в храме Гроба Господня, она, скорее всего, отправилась бы наверх к эфиопской часовне. Но, поднявшись по ступенькам, ведущим к монастырям наверху, он обнаружил, что дверь туда заперта на засов.
Он не был в храме Гроба Господня с Пасхи, со дня, когда тут буянил меджнун. Полутьму заполняли паломники-иностранцы, и он предположил, что видение блондинки из Хайфы было навеяно их присутствием в городе. Или то было предостережение. Ангел одиночества, зовущий его в исчезнувший дом. Своеобразное движение времени вспять. А Сония привиделась просто потому, что очень хотелось ее видеть.
Паломники в благоговении бродили по храму, утопая в сумраке, ошеломленные происходящим и силясь поверить в его реальность. Лукас потерял счет времени. Когда он подошел к дверям, прежний молодой человек преградил ему дорогу:
— Боюсь, двери заперты.
— Что?
— Двери заперты. На всенощную.
Лукас тупо посмотрел на него.
— И будут заперты до четырех утра, — пояснил тот. Слащавая ухмылка исказила его заостренное пустое лицо. — А ключа, знаете, у нас нет.
К своему ужасу, Лукас понял, что попал на одно из тех ночных бдений, когда верующие обязуются оставаться в храме всю ночь. И то, что никто не имел ключа, было правдой. Его каждую ночь уносила с собой одна из двух назначенных для этого мусульманских семей и держала у себя до утра. Ни пожар, ни наводнение не могли заставить их выйти из дому. Он был замурован.
— Господи Исусе! — проговорил Лукас. — Ч-черт!
Молодой человек отступил с ужасом и отвращением. Волна незримого негодования прокатилась по сумрачной церкви.
— Думаю, можете попытаться найти священника, — посоветовал молодой человек с оттенком христианского смирения.
Лукас отправился на поиски. Но не нашел ничего, кроме ошеломленных туристов и сырых палат с оплывающими свечами. Это было все равно что пытаться найти путь обратно из загробного мира.
В конце концов Лукас наткнулся на группу коленопреклоненных палестинцев в рабочей одежде, окруженных всяким механическим оборудованием. Тут была огромная грязная серая труба, выглядевшая как некая тварь из голливудского фантастического фильма, гигантская личинка из космоса. Но арабы были так поглощены молитвой, что Лукас решил их не беспокоить. Он сел на уголок ступеньки возле крипты Святой Елены и задумался о своем ужасном положении. Паломники собирались у капеллы Франков на молитву. Они запели убогую нью-эйджевую молодию гнусавыми монотонными голосами, с кошмарным пафосом, словно собирались так голосить до утра.
Лукас вспомнил меджнуна. Если бы он, Лукас, впал в такое же исступление, если бы прыгал, кричал и визжал, то мог бы вселить в окружающих такой страх, чтобы его изгнали из храма, от греха подальше. С другой стороны, думал Лукас, оглядываясь по сторонам, сейчас он скорее подсуден власти шести христианских церквей [328] , нежели Израильского государства, по крайней мере до наступления утра. За неподобающее поведение ему могут пригрозить страшными небесными карами или древними земными. Заточением. Дыбой.
328
Иерусалимским храмом Гроба Господня совместно владеют шесть национальных христианских церквей, православная, армянская и католическая, кроме того, две часовни в храме принадлежат коптской, одна — сиро-яковитской и крохотный монастырь на крыше часовни Святой Елены — эфиопской церквам. Во избежание конфликтов между конфессиями, с XII в. ключи от храма находятся у мусульман. Они же поддерживают порядок в храме.
Господи Исусе! Ч-черт!
Христиане энергично ныли. Вдруг их монотонное пение пронзил ни на что не похожий звук. Словно фальшивая нота какой-нибудь сверхъестественной расстроенной каллиопы [329] , как если бы все нечестивые отбойные молотки ада вознамерились разнести вселенную.
Пронзительное эхо невообразимо усиливалось пустотами пещер храма, превращаясь в сумбурные стенания по древнему прошлому или, быть может, оглушительную двенадцатитоновую мессу, своего рода апологию проступков и причуд религии.
329
Паровой орган, отличающийся пронзительным тембром и высокой громкостью.
Лукас поднялся на ноги. Он чувствовал, что христиане громко протестуют, но не слышал их голосов за громовым священным шумом.
Палестинские рабочие, молившиеся возле Кафоликона, исчезли вместе со своим оборудованием. Приблизясь к капелле Франков, он увидел бесспорную причину происходящего. Православный патриарх избрал эту ночь для того, чтобы надраить свои каменные владения, — пропади они пропадом, эти еретики с их вигилией [330] и напыщенным бормотанием. Организаторы вигилии — иностранцы, похожие на священников в мирском одеянии, — увещевали бригаду рабочих. По блаженным улыбкам арабов, не прекращавшим подачу пара, было ясно, что увещевания на них не действуют.
330
Vigilia (лат.) — бдение.
Стоявший у дверей молодой человек заметил Лукаса и прокричал ему:
— Вы можете поверить? Паровую очистку устроили! В эту ночь ночей!
Они с трудом слышали друг друга — приходилось кричать во всю мочь.
— Может быть… — надрываясь, выкрикнул предположение Лукас, — может быть, они готовятся к продаже!
И пошел искать уголок, куда можно было бы забиться, спрятаться от шума.
36
Тем же вечером Януш Циммер и Яков Миллер, лидер военизированной организации поселенцев, сидели под оливковыми деревьями в саду Галилейского Дома. С ними были Дов Кеплер, хасид-еретик, и Майк Гласс, преподаватель колледжа низшей ступени и футбольный тренер. Религиозные евреи сняли кипы, чтобы не выделяться в христианской обстановке Дома.