Дамы Амстердама. Жизнь в витрине. Откровенные истории квартала «красных фонарей»
Шрифт:
Спустя некоторое время я отправилась к ней, чтобы поговорить. Слишком поздно. Луиза занималась этим уже несколько месяцев.
– Мне нужны деньги, это всего на два года, – заверила она меня.
Еще она добавила, что в бордель нужна горничная. Я подумала, что такая подработка помогла бы мне оплачивать счета в конце месяца. Так что я стала наводить в борделе порядок, приходила на пару часов рано утром. Я находила это волнующим, а что до уборки – с ней я справлялась легко. Мной были довольны. Деньги, которые я получала, оказались небольшим, но своевременным подспорьем.
Поначалу мне было не по себе. Клиенты порой выказывали желание провести
Когда они понимали, что я не при делах, это возбуждало их еще больше. Недоступность ведь так возбуждает. Некоторые горничные, случалось, уступали натиску и потом меняли профессию. Но не я. Я торопилась на трамвай до Осдорпа, где жила тогда со своей маленькой семьей.
В какой-то момент на стройке, где работал муж, начались проблемы. Настали трудные времена. Ян остался без зарплаты. Парни начали забастовку, отправились в Дам и устроили там драку. К счастью, Ян вернулся домой целым и невредимым. Но без гроша в кармане.
Как-то вечером он спросил:
– Может, ты могла бы брать еще работу? Ну, там, где твоя сестра…
– Спятил? Об этом и речи быть не может, – ответила я.
Но разговор этот время от времени повторялся. Так прошло полгода. А потом я сказала себе: «Я по крайней мере попробую». С деньгами стало совсем туго, а ведь Луиза неплохо зарабатывала. Конечно, я ничуть ей не завидовала, тем более что она заваливала меня подарками, но.
Без сестры я ни за что не решилась бы выйти на панель. Она в каком-то смысле проложила мне дорогу. На нее поглядывали косо: она ведь занималась проституцией. Доставалось и мне, как ее близняшке. Так что я осторожно принялась выведывать у нее, что к чему и что нужно делать. Луиза сразу же заподозрила неладное.
– Что ты задумала? – спросила она меня сурово. – Ты в это дело не суйся!
Но через несколько недель одна комната освободилась и я нарисовалась на пороге борделя. Познакомилась с прочими его обитательницами, мне выделили комнату и рассказали про всякие штуки. Все это случилось как-то сразу. А потом я ушла. Все прошло хорошо, и мне хотелось поскорее вернуться к себе. Девочки спросили меня:
– Уже домой?
– Да, я поеду на трамвае.
Они рассмеялись.
– Такси лучше возьми, – посоветовала Луиза.
Я посчитала это транжирством и отправилась на остановку. Луиза со мной.
– Спорим, однажды ты возьмешь такси, – сказала она.
Дома Ян заявил, что уже хотел забрать меня оттуда. Я сказала себе: «Ох, если бы. Только я почему-то никого не видела».
Я работала в борделе в вечернюю смену. Шесть дней в неделю. У меня была куча дел. Нужно было рано поужинать, искупать детей и только потом уходить.
Мама и папа быстро все поняли. Я обычно навещала их каждый день, а тут всю неделю не показывалась. Когда мы наконец увиделись, мама внимательно оглядела меня с ног до головы. «О-хо-хо, она в курсе!» – подумала я. Но мама ничего не сказала. Мы вообще это никогда не обсуждали.
Нигтевехт
Луиза, 1963
Мы с Виллемом договорились, что он будет присматривать за детьми, пока я работаю вечером. Но через пару дней он исхитрился перевернуться в здоровенном «тиберде», когда гнал на нем в Валлен. Позднее надежный источник сообщил, что он часто уезжает вот так в своем драндулете, катая хорошеньких цыпочек. Я сказала себе: «Невероятно! Этот сукин сын оставляет детей одних? Но это же опасно!»
Когда соседка снизу рассказала, что слышала плач и топот детишек, я окончательно поверила. Потом она добавила:
– Но я приглядывала за ними одним глазком весь вечер.
Тогда я сразу же заявила Виллему, что спектакль окончен. И он конечно же нашел себе ловкое оправдание. Он никогда не признавал своей вины.
– Не дергайся так, Лу, эта твоя работа – она всего на пару лет. Потом бросишь ее к чертям. У ребят будет все необходимое, а мы начнем свой чистенький бизнес.
Я не поверила ни единому слову и подумала: «Нужно поговорить с кем-нибудь здравомыслящим». Меня все это здорово беспокоило. Я обратилась к Лин, хозяйке борделя, и рассказала ей, что Виллем оставляет детей одних. Ее семья жила в Нигтевехте, около Амстердама и присматривала за детишками «ночных бабочек». Это было кстати, иначе детей могли изъять у непутевых родительниц и поместить в детский дом. Этого я боялась больше всего. А в Нигтевехте за ребятами смотрели как следует.
Лин пригласила меня поехать взглянуть на условия, мы отправились вместе с Виллемом. Дом назывался «Вилла на берегу Вехта». Чудесное место для детей. Тишина, простор, зелень, полно животных. К сожалению, всех троих они взять не могли. Старшую отправили к тете Анне и дяде Йаапу, а младших – к тете Йо и дяде Герриту. Я навещала их каждую неделю и заваливала подарками.
Что до заявления «два года поработаешь, а потом дети вернутся домой» – об этом на самом деле не было и речи. Виллему вечно было мало денег. Мне приходилось выкручиваться самой. От отца толку было чуть.
Наш брак продлился девять лет. Девять горьких лет. После развода и скитаний по съемным углам мне наконец удалось устроить дом для детей. У меня появилась своя квартира на Слоэстраат, в южном квартале Амстердама, и мои родители жили по соседству.
Сложности с презервативами
Мартина, 1965
Всякое начинание сложно. Мне досталась комнатка под лестницей и куча инструкций: сначала назвать цену в двадцать флоринов, заставить раскошелиться, как войдет; ничего из одежды не снимать, остаться стоять; попробовать выудить больше денег. «Клейся к нему, обещай рай на земле, но – минимум действий. И требуй больше денег».
Не так-то просто. Первым моим клиентом был американец. Симпатяга. Луиза осталась со мной, чтобы помочь. И разумеется, я так долго возилась с презервативом, что, когда мне удалось его натянуть, парень в момент кончил. Хорошо, что я хотя бы успела содрать с него денег.
В то время презервативы закупались не коробками, а упаковками по две дюжины.
Клиент прихватывал их у дверей. На следующий день до меня дошло, почему нужно было набивать ими карманы, когда ведешь мужчину в номер. Я обслуживала здоровенного чернявого парня, одного из тех выпендрежников, что обвешивают себя золотыми побрякушками. Я сказала ему: