Дамы из Грейс-Адье и другие истории
Шрифт:
— Как видите, нет, — отвечал Том. — Впрочем, спасибо за заботу. По правде сказать, я готов пойти на все, лишь бы уменьшить количество женщин в моем доме. Давид, уж вы мне поверьте, эти девчонки болтают без умолку! Допустим, я тоже люблю поговорить, но при этом я не сижу без дела! У меня есть библиотека, я покровительствую трем театрам, двум симфоническим оркестрам и одному университету. У меня много интересов в Больших Королевствах. Моим сенешалям и поверенным постоянно требуется совет. Я вовлечен в… — Том принялся быстро загибать длинные бледные пальцы, — … тринадцать войн, которые постоянно ведутся в Больших Королевствах. В одном особо запутанном случае я одновременно выступаю союзником Мельничного Зверя и его заклятой врагини Белой дамы из Априньи, [23] и даже посылаю армии обоим! — Том замолчал и насупился. — Что, вероятно, означает, что я пребываю в состоянии войны с самим собой. И зачем мне все это? — На несколько секунд Том погрузился в размышления, впрочем, не особенно в них преуспел, поэтому тряхнул головой и продолжил. — О чем это я? Ах, да! Само собой,
23
Белая дама из Априньи — знаменитая нормандская фея, обитавшая в Байе, в узкой лощине на месте современной Рю-Сен-Квентин. Завидев путника, она, танцуя, приближалась к нему и протягивала руку.
— Об этом я и толкую, — сказал Давид — Вашим детям нечем себя занять, вот они и пускаются во все тяжкие.
Давид часто укорял Тома, что тот пренебрегает отцовским долгом, чем неизменно вызывал раздражение друга, считавшего себя образцовым родителем. Он щедро обеспечивал всех своих детей и внуков, и только в исключительных случаях лишал их жизни. [24]
Удивительно, как некоторым эльфам удается справляться с этим затруднением, и немудрено, что многие эльфийские отпрыски со временем восстают против родителей. Так, Том Ветер-в-поле более семи веков был вовлечен в кровопролитную воину со своим первенцем неким принцем Риалобрэном.
24
В любви к младенцам и маленьким детям эльфы превосходят даже иудеев и христиан. Они только и думают, как бы украсть одного-двух хорошеньких христианских младенчиков и оставить в своем доме. Однако эльфам не свойственно задумываться о последствиях своих поступков. Производя на свет собственное потомство или воруя чужое, они через пару десятков лет удивляются, откуда в доме взялось столько взрослых мужчин и женщин, которых нужно как-то обеспечить. В отличие иудеев и христиан эльфийским отпрыскам не приходится рассчитывать, что однажды они унаследуют имущество, земли и положение родителей, которые вовсе не собираются отправляться на тот свет.
— До замужества юные девушки должны вести себя смирно, - сказал Том. — Вы же не станете с этим спорить?
– Я признаю, что юных иудейских и христианских девушек до замужества следует держать в узде. Однако в их случае между школьной партой и свадьбой проходит всего несколько лет, тогда как для фей ожидание может растянуться на века. Возможно, вам следует пересмотреть свое отношение к женскому полу? Разумно ли во всем уподобляться христианам? Вы переняли даже их манеру одеваться!
— Как и вы, — нашелся Том.
— Подражая христианам, вы подстригаете свои лохматые эльфийские брови!
— По крайней мере, они у меня есть! — парировал Том. — А где твоя борода, иудей? Разве Моисей носил седой парик? — Том пренебрежительно щелкнул Давида по макушке. — Что-то я сомневаюсь.
— Вы забыли родной язык! — воскликнул Давид, поправив аккуратный паричок.
— Как и вы, — снова возразил эльф.
На это Давид отвечал, что иудеи чтят свое прошлое, молятся на древнееврейском и пользуются родным языком в особо торжественных случаях.
— Однако речь шла о ваших дочерях и внучках. Интересно, как вы управлялись с ними в бруге?
Следует признать, замечание вышло бестактным. Ничто не могло обидеть Тома сильнее, чем напоминание о бруге. Если вы носите белоснежное белье и полуночно-синий сюртук, тщательно ухаживаете за ногтями, а волосы ваши сияют, как полированное красное дерево, короче говоря, если вы обладаете утонченными манерами и изысканным вкусом, вряд ли вам польстит упоминание о том, что первые две-три тысячи лет своей жизни вы провели в темной сырой норе. Не говоря уже о том, что в те давние времена вы наверняка носили килт из грубой неокрашенной шерсти и размокшую кроличью накидку (если вообще не щеголяли голышом). [25]
25
На протяжении бесчисленных столетий эльфы обитали в бругах. Бруг — прототип всех эльфийских дворцов, о которых вам доводилось читать в сказках. Со временем склонность христиан приукрашивать бруги только возрастала. Их называли «волшебными дворцами из золота и хрусталя в самом сердце холма» (леди Уайльд «Старинные легенды, тайные чары и суеверия Ирландии», Уорд энд Дауни, Лондон, 1887). Другой летописец сообщал о «ступенчатом холме, поросшем травой, круглом, как форма для пудинга… Озерцо на его вершине имеет дно из хрусталя и служит световым люком». (Сильвия Таунсенд Уорнер «Эльфийские королевства», Шатто энд Виндус, Лондон, 1977). На самом деле бруг — это обычная ямка или несколько ям, связанных между собой. Бруг выкопан в склоне холма, как кроличья или барсучья нора. Перефразируя одного современного автора детских книжиц, бруг — это не благоустроенная норка, и даже не сухая песчаная, а именно мерзкая, грязная и сырая нора. Эльфы, у которых просто нет выбора, переносят сырость с завидной невозмутимостью, в то время как похищенные христианские дети в половине случаев умирают от удушья.
(См. также комментарии)
— В бруге, — Том нарочно помедлил, чтобы Давид понял, что воспитанные люди
К двум пополудни Том и Давид добрались до Ноттингемпшира [26] — графства, с древности знаменитого своими дремучими лесами. Разумеется, в позднейшие времена лес уменьшился до сотой части былого размера, но еще были живы несколько древних деревьев. Посему Том не преминул выразить уважение тем, кого считал своими друзьями, и презрение — тем, кого недолюбливал. [27]
26
В конце восемнадцатого века путешествие из Лондона в Ноттингемпшир занимало два-три дня. Том и Давид добрались до места за пару часов, в чем, несомненно, заключается одно из преимуществ путешествия в компании могущественного эльфийского правителя.
27
Эльфы, родившиеся в последние восемь столетии или около того — утонченные, образованные, привыкшие общаться с христианами, — прекрасно отличают одушевленное от неодушевленного. Однако от представителей старой гвардии вроде Тома это тонкое различие ускользает. Некоторые теоретики и толкователи магического искусства отмечают, что эльфы, которые придерживаются старомодной веры в то, что камни, двери, деревья, огонь и облака имеют душу, более искусные волшебники, чем их юные соплеменники, да и сама их магия гораздо сильнее. Следующая история повествует о том, как введенные в заблуждение эльфы способны воспринимать самые обычные предметы с благоговейным ужасом. В 1697 году враги пытались убить Старика из Белой Башни — одного из мелких князьков Страны Фей. Неудавшегося наемного убийцу-эльфа звали Барсуком (на лице у него чередовались полоски черного и белого меха). Барсук прослышал о чудесном новом оружии, при помощи которого люди убивают друг друга. Тогда Барсук решил отказаться от магических способов убийства (в которых вполне мог преуспеть) и прикупил пистолет (что его и сгубило). Бедный Барсук был схвачен и брошен Стариком из Белой Башни в темный каземат глубоко под землей. В соседний каземат Старик из Белой Башни заключил пистолет, а в третий — пули. Барсук умер в заточении в начале двадцатого века (три столетия без еды, воды и солнечного света способны уморить даже эльфа). Однако пистолет и пули все еще хранятся под землей, ибо Старик из Белой Башни считает, что они до сих пор заслуживают наказания за давнее преступление. Другие эльфы, в разное время замышлявшие убить Старика, строили изощренные планы, как выкрасть пистолет и пули, которые приобрели над их умами удивительную власть. Чудесный народ знает, что металл, камень и дерево — материи упрямые. Устройство пистолета и пуль, при помощи которых Барсук пытался убить Старика из Белой Башни в 1697 году, настолько непостижимо для эльфов, что их ценность нисколько не умалилась с течением столетий. Враги Старика до сих пор уверены, что когда-нибудь эти предметы помогут им уничтожить врага.
Пока Том здоровался с деревьями, Давид забеспокоился о мистере Монктоне.
— Вы уверяли меня, что он не так уж болен, — заметил Том.
— Ничего подобного я вам не говорил! Однако, как бы то ни было, мой долг — добраться до больного как можно скорее.
— Хорошо-хорошо, чего вы так раскипятились! — сказал Том. — И куда вы направляетесь? Вот дорога!
— Мы же ехали в другом направлении!
— Вовсе нет, хотя кто знает. Впрочем, обе дороги, в конце концов, сольются в одну, поэтому не имеет значения, какую из них мы выберем.
Томова дорога вскоре обратилась узкой и неухоженной тропинкой, которая привела друзей на берег широкой реки. На другом берегу стоял одинокий городишко. За ним дорога продолжалась, и странно было видеть, как, покинув город, она расширяется, словно спешит поскорее оставить эту глухомань и добраться до более процветающих мест.
— Вот это да! А где же мост? — удивился Том.
— Кажется, его нет.
— Как же мы переберемся на ту сторону?
— Здесь паром, — отвечал Давид.
Длинная железная цепь соединяла берега. Цепь крепилась к каменным столбам. На другом берегу к цепи, при помощи двух железных скоб, была прикреплена древнего вида лодка с плоским дном. Вскоре появился такой же древний паромщик и с помощью цепи перетянул лодку через реку. Том и Давид ввели лошадей на паром и паромщик переправил их на другой берег.
Давид спросил у паромщика, как называется городок.
— Торсби, сэр, — отвечал старик.
Торсби представлял собой дюжину улиц с захудалыми домишками. Мутные окна и дырявые крыши. Забытая повозка торчала посередине центральной улицы. Вероятно, когда-то здесь располагалась рыночная площадь, но травы и колючие кустарники так заплели все вокруг, что становилось ясно — местные жители давно позабыли про ярмарки. Лишь один дом мог сойти за жилище благородного джентльмена: высокий старомодный особняк из серого известняка со множеством узких фронтонов и дымовых труб. Дом выглядел вполне респектабельно, хотя и весьма провинциально.
Местная таверна называлась «Колесо Фортуны». Вывеска изображала человеческие фигуры, прикованные к громадному колесу, которое поворачивала сама Фортуна — пригожая розовощекая дама. Из одежды на ней была только повязка. В согласии с унылым духом этого места, художник не стал изображать персонажей, для которых свидание с колесом закончилось благополучно, зато подробно живописал, как колесо безжалостно давит и расшвыривает прикованных к нему бедняг.
Ободренные этими жизнерадостными картинами, иудей и эльф поспешили миновать Торсби быстрым галопом. Однако на выезде из города Давид услыхал крик: «Джентльмены! Джентльмены!» и топот ног. Он остановился и оглянулся.