Дамы плаща и кинжала (новеллы)
Шрифт:
«Два года в Воркуте стали для меня большой жизненной школой, — рассказывала она потом. — Я познакомилась с тысячами изломанных, исковерканных судеб. Видела и пыталась помочь тем, кто наказан несправедливо. Самым большим подарком считаю белоснежный букет флоксов, выращенных для меня заключенными-шахтерами. Его принесли в квартиру в сорокаградусный мороз. Таких душистых цветов я никогда не встречала!»
В 1955 году Зоя Ивановна вышла в отставку, получив пенсию МВД, а не КГБ. В пятьдесят лет она оказалась не у дел. Ох, как ей было обидно! Но… полковник Рыбкина осталась в прошлом, зато появилась писатель Воскресенская.
Только за период с 1962 по 1980 год ее книги были опубликованы тиражом в 21 миллион 642 тысячи экземпляров! Трилогия о Ленине, знаменитый рассказ «Сквозь ледяную мглу», повести «Старшая сестра»,
Зоя Ивановна стала лауреатом Государственной премии, писала новые и новые книги. В их числе были исповедальные: «Под псевдонимом «Ирина», «Теперь я могу сказать правду»… Рукописи их нашли после ее смерти — так же, как и те шесть писем о любви:
«Солнце души моей! Померкло мое солнце. Я живу как птица с поломанными крыльями. Как мне не хватает тебя!»
Шпионка, которая любила принца
(Дарья Ливен)
— Дорогой друг мой, спешу сообщить, что небезызвестный Вам М. сейчас находится в крайне затруднительном положении. Как я Вас уже информировала, он выступал против законопроекта тори [62] о смертной казни для ткачей, умышленно ломавших недавно изобретенные вязальные машины. Не получив ожидаемой поддержки в палате, он обрел неожиданного союзника в лице служителя муз Б., фигуры более чем одиозной. Сей Б. даже посвятил одно из своих знаменитых стихов жестокому законопроекту! Обрадованный поддержкой любимца светской публики (коя любит равным образом и его поэтическую, и скандальную славу), М. ввел Б. в свой дом — надо сказать, с одобрения своей достопочтенной (только по титулу, [63] но отнюдь не по поведению!) матушки, которая была настолько увлечена вышеназванным поэтом (а ведь он годится ей не просто в сыновья, но в сыновья младшие!), что, по слухам, не раз и не два навещала Б. в его весьма эпатирующем жилище, где я в данный момент имею глупость находиться…»
Ой, нет, последняя строка явно лишняя! Человеку, который получит сие письмо, вовсе незачем знать, какими неисповедимыми путями были добыты столь пикантные сведения об одном из столпов английского дворянства! Надо будет придумать что-нибудь поприличнее… Что? Ну, например, намекнуть, что его корреспондентка шантажировала какую-нибудь светскую даму из числа подруг леди М., вот та и развязала язык. Да, это подойдет! А после слов «не раз навещала Б. в его весьма эпатирующем жилище» можно поставить точку и, пропустив пассаж насчет собственной глупости, продолжать таким образом:
«Но самое очаровательное во всей этой истории то, что и сноха сей высокородной дамы, супруга упомянутого М., леди К.Л., тоже потеряла голову из-за Б. и скомпрометировала себя с ним. Подробности надеюсь узнать от самого…»
62
Тори и виги, консерваторы и демократы — две основные противоборствующие партии в Англии.
63
В описываемое время в Англии, говоря о дворянах, принято было добавлять эпитет «достопочтенный (ая)» или «высокородный (ая)», например, «достопочтенный (ая) мистер (миссис) Смит» и т. п., что означало присутствие графского титула.
— Да вы меня не слушаете! — послышался возмущенный мужской голос, и дама, лежащая на широкой постели, среди разбросанных подушек и смятых простыней, в одежде Омфалы со знаменитой картины Франсуа Буше (правда, в отличие от пухленькой Омфалы она была более чем стройна), сильно вздрогнула, возвращаясь из мира эпистолярного в мир реальный:
— Ах, боже, ну зачем же так кричать?! Я хорошо слышу!
— Слышите, но не слушаете, — уже тремя тонами ниже, но столь же обиженно проворчал молодой черноволосый человек, лежащий рядом с нею на постели и облаченный в костюм Геркулеса с того же самого полотна Буше. Благодаря этому «одеянию» видно было, что он смугл, великолепно сложен, с чрезвычайно развитой мускулатурой, и, хотя одна нога его была повреждена, все остальное вполне соответствовало античным пропорциям, так что сравнение с Геркулесом было вполне уместно. — Ну что я говорил сейчас, ну что?!
— «Гораздо легче жизни бремя, когда один его несешь», — невинно глядя на него своими темно-серыми, очень красивыми глазами, процитировала дама. — Вы читали свое стихотворение о Времени, которое мне очень нравится, гораздо больше нравится, чем «Ода авторам билля против разрушителей станков», которое снискало вам такую популярность среди вигов вообще и у лорда Уильяма Мельбурна в частности. А особенную популярность, — темно-серые глаза лукаво заиграли, она высунула на миг кончик розового языка и дразняще продолжила: — у леди Кэролайн Лэм!
Даме, облаченной в одежду Омфалы, страшно хотелось упомянуть также о старшей леди Мельбурн, однако она сдержалась, потому что получила эту информацию в приватной болтовне от члена парламента лорда Чарльза Грея, который принадлежал к числу ее сердечных друзей, а сие надлежало хранить в тайне. Не выдавать своих осведомителей — этого принципа она, в своем ремесле еще начинающая, придерживалась, тем не менее твердо понимая, что точная и своевременно полученная информация — основа всякого l’espionnage, как говорят французы, аn espionage, как говорят англичане, die Spionage, как говорят немцы… словом, всякого шпионажа. Насчет леди Мельбурн-old [64] — опасная тайна, насчет леди Мельбурн-young [65] — секрет Полишинеля, стало быть, с нее и начнем, а там посмотрим, как станет развиваться разговор.
64
Старшей (англ.).
65
Младшей (англ.).
— Ради всего святого! — приподнимаясь на локте, встревоженно уставился на даму молодой человек. — Не начинайте хоть вы!
— Не начинать чего? — вскинула она длинные, изящно разлетевшиеся к вискам брови.
— Ревновать к Кэролайн! — пробурчал ее собеседник. — Довольно с меня самой Кэрол, которая своей ревностью не дает мне житья. Нет, ничего не могу сказать: это самая умная, прелестная, нелепая, очаровательная, ошеломляющая, опасная, колдовская крошка изо всех живых существ, однако…
— Да неужели самая?! — пробормотала дама с непередаваемым выражением.
— О присутствующих не говорю! — расхохотался молодой человек, и на некоторое время дама и ее кавалер приняли ту позу, в которой Буше запечатлел Геркулеса и Омфалу на своей знаменитой картине.
Наконец, разомкнув объятия, «Геркулес» проговорил:
— Впрочем, что касается ума, здесь вам, Дороти, нет равных. И вы, само собой, очаровательны, иначе вам не удалось бы сделать меня своим покорным рабом. Однако Кэрол веселила меня своей изобретательностью. Например, что посылают романтические дамы своим возлюбленным на память? Ну, ну, подсказываю: что они перевязывают какой-нибудь красивенькой ленточкой и вкладывают в изысканный конвертик?
— Прядь волос? — перебила дама, которую и впрямь звали Дороти, Доротея, а иногда даже — Дарья…
— Правильно, прядь волос. Но откуда они срезают эти волосы? — не отставал ее кавалер.
— То есть как? — растерялась Дороти. — Конечно, с головы, откуда же еще?!
— Ага! Откуда еще… — передразнил молодой человек. — То-то и оно, что Кэрол срезала их не с головы, а отсюда! — и он положил руку своей даме на то хорошенькое местечко, на котором у всех без исключения женщин растут только кудрявые волосы.