Дань городов
Шрифт:
И подумав о грандиозности замысла, такого простого по своей конструкции и постепенного, но неуклонного по своему выполнению, о положительно безграничной доле воображения, затраченного на его осуществление, и об искуснейшем руководстве, Торольд не мог удержаться, чтобы не признаться самому себе с чувством искреннего восхищения: «Человек, задумавший все это и приведший в исполнение, несомненно, негодяй, но в то же время и артист, величайший артист своего дела».
И вот теперь он, Сесиль Торольд, только потому, что был миллионером и располагал игрушкой в сто тысяч фунтов, делавшей в час девятнадцать узлов, содержание которой обходилось в месяц полтораста фунтов, имел возможность одержать верх
Для этого ему стоило только следовать за пароходом до первой встречи с одним из французских миноносцев, охранявших побережье между Алжиром и Ораном.
Ему стало жаль обреченного на гибель смельчака и он помимо воли задавал себе вопрос – что сделали хорошего в продолжение всей своей праздной, обставленной роскошью жизни все эти пострадавшие европейские паразиты, слонявшиеся бесцельно зимой вокруг Средиземного моря, а летом по северной Европе, чтобы можно было без колебания предпочесть их тому, кто поступил с ними по заслугам?
В каюту вновь вошел Леонид.
– Будет трудно, сэр, не терять из вида «Зеленого попугая», – заявил он.
– Что! – воскликнул Сесиль. – Это корыто?! Этот гроб! Неужели скорость его двадцать узлов?
– Совершенно верно, сэр, гроб! Он, я хочу сказать… тонет.
Сесиль бросился на палубу. Над Матифу занимался холодный серый рассвет, бросавший то тут, то там на вздымавшуюся грудь океана неясные блики. Капитан пустился в объяснения. Впереди на расстоянии не больше одной мили кормой погружался в воду «Зеленый попугай», и в то время, как Торольд с капитаном наблюдали за ним, от него отвалила шлюпка, после чего пароход быстро скрылся в морской пучине, оставив на поверхности только облако вырвавшегося на свободу пара. Мили две дальше к западу большой океанский пароход, плывший из Нового Света в Алжир, заметил катастрофу и свернул с пути. Спустя несколько минут яхта сняла со шлюпки трех арабов.
V
Рассказ арабов (двое из них были братья, а все они были уроженцы Орана) полностью подтвердил предположения Сесиля. Конечно, вначале они старались доказать свою непричастность к грабежу. Оба брата-араба, которые были покрыты в момент спасения угольной пылью, клялись, что их силою заставили работать в топке. Однако в конце концов все трое были выведены на чистую воду, и суд приговорил их к тюремному заключению на три года.
Таким образом, единственное, что осталось невыясненным – гибель «Зеленого попугая». Был ли это действительно никуда негодный пароходишко (он был приобретен крайне дешево в Мелиле) или же тут имела место месть, – не дознались. От трех арабов удалось лишь допытаться, что на пароходе было одиннадцать европейцев и семь туземцев, из которых одни они, по милости Аллаха, не попали на дно морское.
Отель пережил тяжелый кризис, но ликвидация его – вопрос ближайшего будущего. Почти с неделю обитатели его толковали о производстве водолазных работ по поднятию затонувшего парохода, но в результате затея эта была признана слишком дорогой, и всякие разговоры по этому поводу прекратились. Телеграфных переводов за одну неделю было получено тьма. Что же касается до пятнадцати человеческих существ, нашедших себе преждевременную могилу на морском дне, то о них почти никто не вспомнил – это было в порядке вещей, что за посягательство на чужую собственность они поплатились жизнью.
Настроение Торольда, возлагавшего большие надежды на это приключение, после неожиданного конца его сделалось подавленным, пока новые события не заставили его отвлечься от своих мрачных мыслей.
Часть пятая
В столице Сахары
I
Миссис Макалистер быстро повернулась к Сесилю Торольду – толпа на площадке перед решеткой была настолько густа, что двигались одни только головы – и взволнованно произнесла, кивнув в сторону:
– Вот он, мой призрак!
– Ваш призрак? – спросил Сесиль, на мгновенье озадаченный неожиданным заявлением.
Затем мимо с гиканьем пронеслись арабские всадники, подняв целые тучи пыли и завладев вниманием толпы и зрителей на трибунах – это был последний круг перед финишем.
Бискра – оазис Сахары и столица ее алжирской части. Она отстоит от Алжира на расстоянии двух дней пути, по ту сторону отрогов Дхухуры, и является крайним пунктом алжирских железных дорог. В ней находится сто шестьдесят тысяч пальм, но, кроме них, еще полдюжины отелей, пять туземных деревень, форт, огромные бараки, ратуша, магазины фотографических принадлежностей, целая улица, населенная танцовщицами, и казино с игорными залами. Все это совершенно нарушает укоренившееся представление об оазисе, как о лужице воды с несколькими чахлыми пальмами, смотрящимися в нее, и песками бесконечной пустыни. Тем не менее, хотя Бискра столько же напоминает Париж, сколько оазис доброго старого времени, она представляет собою настоящий оазис с безбрежным песчаным пространством вокруг. Вы, конечно, можете, выйдя за пределы оазиса, натолкнуться на автомобиль, но пески остаются песками, а пустыня пустыней, и Сахара, более величественная, чем океан, взирает презрительно и на пневматические шины автомобилей «Мерседес» и на голубоватые лучи электрического света и на ноги английских, французских и немецких туристов.
Раз в год, в феврале, жизнь в Бискре начинает бить ключом, и происходит это по случаю двухдневных конских состязаний. В это время целые племена со своими начальниками, лошадьми и верблюдами со всех концов пустыни наводняют оазис. А одновременно с ними приезжают с побережья Средиземного моря с сундуками и привычками так называемых «культурных» людей англичане, французы и немцы и до того переполняют отели, что комнаты расцениваются на вес золота. И под лучами тропического солнца Восток и Запад встречаются в полдень на площадке для состязаний, к северу от оазиса.
Сотни всадников на своих стройных, худощавых лошадях, покрытых роскошными попонами, выстраиваются рядами позади автомобилей и ландо, а танцовщицы, увешанные золотыми монетами, закутанные в разноцветную кисею, рассаживаются на скамейках напротив трибун, с которых женщины Запада, разодетые в туалеты от Борта, Дусэ и Редферна, разглядывают их в бинокли. И все это окаймлено толпою авантюристов и мошенников с двух континентов, темнокожих и белых. А позади под дуновением легкого ветра колышутся вечнозеленые пальмы. К востоку Ауресские горы, увенчанные снежными вершинами и окрашенные в шафрановый и бледно-розовый цвета, высятся, как театральная декорация, на фоне сапфирового неба. К югу цепь телеграфных столбов постепенно теряется в песках таинственной Сахары.
При этой-то исключительной обстановке миссис Макалистер и заговорила о призраке.
– Какой призрак? – переспросил миллионер, когда всадники промчались мимо.
Затем он вспомнил, что в ту памятную ночь, с месяц тому назад, когда отель « Святой Джэмс » был ограблен бандой разбойников и пропало ценных вещей на сорок тысяч фунтов, миссис Макалистер первая подняла тревогу, закричав, что в ее комнате появился призрак.
– А! – улыбнулся он снисходительно по адресу настойчивой вдовы, безуспешно преследовавшей его в течение четырех недель: из Алжира в Тунис, из Туниса назад в Константинов, из Константинова сюда, в Бискру. – Все арабы более или менее похожи друг на друга.