Дань псам. Том 2
Шрифт:
Фейнт выдернула затычку и, отпив добрый глоток, передала кожаную флягу Сладкой Маете.
– Ты только послушай этих идиотов, – сказала она.
– Делать мне больше нечего, – отозвалась Сладкая Маета. Потом ее передернуло. – Знаешь, это ведь со мной первый раз, чтобы мне вот так вот в штаны лезли.
– У некоторых перед смертью встает – и что им тогда делать?
Та фыркнула.
– Издеваешься? У них там по-настоящему ничего и не было, уж не знаю, палки они туда подвязали, что ли? – Отпила вина, оглянулась,
– Наш маленький рай.
– Ну, по крайней мере восходы тут, надеюсь, красивые. – Помолчав немного, она продолжила: – Я-то сначала подумала, что Рекканто мне на помощь бросился. А теперь мне все больше кажется, что он тоже решил, пользуясь случаем, немного за меня подержаться.
– А что тут удивительного, Сладкая? Он все-таки мужик.
– С хреновым зрением.
– Да и с лапами погаными, получается.
– Убить мне его, что ли?
– Обожди-ка, – сказала Фейнт, отнимая у нее флягу. – Он тебя все-таки спас, когда им руки-ноги пообрезал.
– От конкурентов хотел избавиться.
– Или все-таки, Сладкая, честь твою спасал?
– Как скажешь.
Фейнт вернула затычку на место.
– Нижние боги, Сладкая, как ты думаешь, во что это мы там такое вляпались?
Сладкая Маета поджала пухлые губы, полуприкрыла глаза длинными ресницами.
– В Одноглазом Коте, когда я была еще маленькой, меня как-то взяли на Мушиную Зарю – это, знаешь ли, такая церемония в храме Худа, когда священники обмазываются медом…
– А кое-где, – перебила ее Фейнт, – и кровью.
– Да, я тоже слышала. Но в Коте использовали мед, так что мухи к нему липли. Мухи и осы, если точней. На церемонии я была с дедом, который когда-то служил в Возвращенцах…
– Боги, давненько я этого слова не слышала! – Фейнт с подозрением уставилась на Сладкую Маету. – Это что, правда? Твой дед был Возвращенцем?
– Так он сам говорил. Когда я была маленькой, я каждому его слову верила. Когда подросла, не верила уже ни одному. Теперь, став совсем взрослой, снова начала верить. У него в доме много такого всего было – резные плиты, ломаные маски по стенам… да, Фейнт, я думаю, что это правда.
– И он служил под командованием сегулеха…
– Да, сегулеха-изгнанника. Так вот, дед взял меня тогда на церемонию в храм своего бывшего отряда, где все вот это и было – священники, жрицы, мухи.
– Обожди. Считается, что все Возвращенцы исчезли – что их сам Худ забрал на службу у себя в царстве. Как же вышло, что твой дед остался в Одноглазом Коте?
– Он руку в бою потерял – правую, в которой меч держат. Сперва его сочли мертвым, а когда наконец разобрались, для настоящего исцеления было уже поздно. Так что ему просто заживили культю и отчислили из отряда. Мне вообще рассказывать или ну его?
– Прости. Рассказывай давай.
– Дед тогда сказал, что священники ничего не понимают – ну, насчет меда. Что мухи и осы к церемонии никакого отношения не имеют. Что главное – это кровь, ну то есть мед, но он ее символизирует. Возвращенцы – которые были все равно что священники Худа, рыцари-священники, во всяком случае, пока оставались среди живых, – они, ну, занимались самобичеванием. Кровь у тебя на коже, истекающая наружу жизнь, которая прямо на коже умирает – вот это важно. Потому-то Худ и ценит мертвых солдат выше всех остальных бесчисленных мертвецов, что бредут сквозь его врата. Это Наемники Крови, та армия, что будет сражаться на потайной равнине под названием Последняя Отвага. – Она помолчала, облизнула губы. – Мушиная Заря, она про это. Про окончательную битву, когда мертвые соберутся на потайной равнине под названием Последняя Отвага.
– Может статься, – проговорила Фейнт, которую от рассказа Сладкой Маеты пробрал холод, – потому-то Худ и забрал Возвращенцев. Он знал, что битва не за горами.
– Дай-ка мне еще глоточек. – Сладкая Маета протянула руку к фляге.
Гланно Тарп подтолкнул Рекканто Илка под локоть.
– Видал? Это они про нас разговаривают. Ну, то есть, про меня главным образом. Настанет тот день, Рекканто, рано или поздно, но настанет.
Рекканто Илк сощурился и взглянул на него.
– Когда они тебя во сне прирежут, что ли?
– Хватит тебе дурачка строить. Когда одна из них попросится ко мне в жены-навсегда.
– А потом-то тебя во сне и прирежет. А мы твой пай поделим.
– По-твоему, я не заметил, как ты Сладкую приподголублял?
– Когда это ты успел? Ты ж фургоном правил?
– Я все вокруг вижу, Илк. Потому-то и кучер из меня богосравнительный.
– Ну, у нее там есть за что подержаться.
– Ты там насчет моей будущей жены-навсегда поосторожней!
– Может, ты еще на Фейнт женишься, а это значит, что со Сладкой я могу поступать как мне заблагорассудится.
Гланно Тарп громко рыгнул.
– Надо бы чего-нибудь пожрать сготовить. Позавтракаем, они там как раз закончат свои раздвагольствования, и можно будет сразу в путь.
– Вот только куда?
– А это неважно, куда. И никогда не было важно.
Рекканто Илк ухмыльнулся.
– Верно. Главное – не результат…
– …главное – процесс! – закончили они хором.
Фейнт и Сладкая Маета обернулись к ним с недовольными лицами.
– Только не это! – воскликнула Фейнт. – Эй вы, двое, ну-ка прекратили! Если не хотите, чтобы мы вас во сне прирезали.
Рекканто Илк подтолкнул Гланно Тарпа под локоть.
Маппо, сидя на корточках и легонько покачиваясь на широченных пятках, терпеливо ожидал, когда Мастер Квелл закончит бормотать свое обезболивающее заклинание. Маппо сочувствовал магу – по его бледному напряженному лицу, потному лбу, трясущимся рукам было видно, что тот страдает.
Трудно примириться с мыслью, что кто-то может выбрать себе подобную профессию – с учетом той цены, которую за нее приходится платить. Неужели деньги это искупают? Маппо такого не понимал.