Даниелла
Шрифт:
Такая странная фантазия у человека, который всегда казался мне рассудительным, возбудила во мне подозрение. Я видел, что Тарталья также обратил внимание на замедлившуюся походку лорда. В его поступи было столько расслабленности, что, глядя на его ноги, нельзя было не опасаться за голову.
— Не беспокойтесь, — сказал мне догадливый и полезный Тарталья, — я ручаюсь вам за него!
И, не забывая вступить во владение подаренным ему вином, он подал знак хозяину гостиницы Сивиллы, чтобы его убрали, а сам пошел по пятам лорда Б…, не подавая и виду, что он за ним наблюдает. Хозяин понял, что Тарталья не выпьет, а сбудет ему это вино, и с проницательностью, присущей итальянцам этого класса, отдал своей прислуге соответствующие приказания.
Успокоенный
Эти ухватки королевы Маб тревожили меня не менее неверной походки не совсем трезвого лорда Б…, но я долгом счел подать руку не ей, а тетке.
— Нет, — сказала леди Гэрриет, — я осмотрительна; к тому же со мной проводник. Подайте руку Медоре, она слишком отважна.
Я ускорил шаги и заметил, признаюсь не без ужаса, что и у меня немного кружится голова. Во мне возникло безумное желание побежать к Медоре, схватить ее за руку и вместе с нею броситься в эти восхитительные бездны зелени и острых скал. Тропинка была очень удобна, ничто не оправдывало тревожных опасений проводника, и тогда я понял, что мое головокружение было следствием скорее нравственных, нежели физических причин и что, заботясь о том, как бы помешать лорду Б… слишком часто повторять его замысловатые тосты, я забыл обратить больше внимания на самого себя. Впрочем, я мало пил. Асти и бордо не могли произвести этого действия; но мне было жарко, и меня томила жажда. Может быть, это был «удар солнца», лучи которого падали на нас отвесно; может быть, у меня закружилась голова от рева и движения воды в каскаде, который находился прямо перед нашими глазами, от странностей Медоры, от сердечных излияний лорда Б…, но какая бы ни была причина, я чувствовал, что я опьянел и опьянел так, что готов был с невозмутимым хладнокровием сделать величайшую глупость.
Я был пьян, говорю я вам, и чувствовал это, когда побежал к мисс Медоре. В несколько секунд, пока я настигал ее, мысль моя, вероятно, от сильного напряжения нервов, чудно просветлела. «Девушка эта, — думал я про себя, — прекрасна и богата. Она так опрометчиво играет в любовь, что игра эта может погубить ее, если ты бесчестен, и соединить ее с тобою, если ты тщеславен. Все это не беда, и тут не было бы опасности ни для нее, ни для тебя, если бы ты умел лучше владеть собой, знал, что говоришь, и понимал, что думаешь; но ты пьян, то есть ты сумасшедший, готовый броситься на борьбу с судьбой, готовый увлечься красотой; в тебе закипели радость, юность, поэзия перед этим величественным зрелищем, перед этими роскошными дарами твоей любимицы! Ты готов теперь высказать все, что на сердце, когда ты должен бы наблюдать за каждым своим взглядом, взвешивать каждое слово, которое произнесешь, чтобы не сделаться ни глупцом, ни злодеем, ни плутом, ни ветреником!»
Как все эти рассуждения сгруппировались в моей голове в продолжение двух или трех минут, право, не знаю, но они представились мне так ясно, так отчетливо, что я почувствовал необходимость сделать над собой усилие, чтобы отрезветь. Случалось ли вам видеть во сне, что вы видите сон? Случалось ли вам оторваться от неприятных образов томительной грезы единственно усилием вашей воли? Вот что именно происходило тогда со мной. Я не сумел бы передать вам теперь, сколько энергии и болезненных ощущений было в этой борьбе с винными парами; скажу только, что я остался победителем. Остановись на крутом повороте тропинки и не видя Медоры за выдавшимся углом, я только подумал: «Где она? Я ее более не вижу, Может быть, она упала в пропасть? Что ж, Бог с ней! Тем лучше для нее. Лучше погибнуть, чем сделаться жертвой неуместного и минутного увлечения страсти с ее и с моей стороны».
Проговоря себе эту мудрую речь, я уже был снова в нормальном положении и чувствовал одну усталость, будто только что пришел из дальней дороги. Я догнал Медору и подошел к ней спокойно; вместо упреков за ее неосторожность, которые я приготовил мысленно за минуту перед тем, сказал ей улыбаясь, что по поручению тетушки пришел охранять ее от опасности.
— Верю, что по ее поручению, вы не сделали бы этого по собственному побуждению.
— Вы угадали. Зачем пришел бы я докучать вам моим присутствием, когда эта дорожка так прекрасна и так удобна, что лучшей нельзя желать в таком, как это, месте? Здесь можно бегать, как по паркету, и надобно быть до смешного неловким или бессмысленно самонадеянным, чтобы оступиться на этой тропинке.
После этого замечания она пошла медленнее.
— Так вы думали, что я хотела блеснуть перед вами моей отвагой, и прибегаете к приемам красноречия, чтобы сказать мне…
— Чтобы что сказать вам?
— Что мой поступок не будет иметь успеха. Это лишнее. Я очень хорошо знаю, что не могу предаться веселости, весьма, впрочем, естественной, не могу ни на минуту почувствовать себя ребенком и забыть, что вы тут как тут со своими намеками, и что меня тотчас обвинят в желании рисоваться, принимать позу какой-нибудь Аталанты или Дианы Вернон. Согласитесь, что вы не совсем приятный спутник па прогулке и что сидеть под стеклянным колпаком на выставке, может быть, сноснее, чем находиться под вашим разоблачающим, неумолимым, недоброжелательным взором.
— Так как разговор наш дошел уже до нелюбезностей, то и я скажу вам, в свою очередь, что я точно желал бы быть здесь один, чтобы без стеснения и беззаботно наслаждаться этим прекрасным зрелищем, какого мне никогда не случалось видеть. Но как освободиться нам от этого tete-a-tete, устроившегося по приказанию? Согласны вы не разговаривать со мной всю дорогу до дна пропасти?
— Пожалуй. Не угодно ли вам пробраться вперед, чтобы тетушка, которой видно нас сверху, заметила, что вы исполняете порученную вам должность перил [4] . Если я, по смешной неловкости или по бессмысленной самонадеянности, оступлюсь, вы помешаете мне скатиться вниз. За исключением этого непредвиденного случая, я запрещаю вам оглядываться.
4
Здесь в тексте непереводимый каламбур в слове перила: garde-fou. — Прим. перев.
— Хорошо, но если вы покатитесь не по тропинке, а в сторону? Если я не буду слышать ваших шагов за мной, надо же будет или оглянуться, или тревожиться за вас, что помешало бы мне любоваться природой и, признаюсь вам, было бы для меня вовсе не весело.
— Мы и этому поможем, — отвечала она смеясь.
Отколов с шляпы предлинную ленту, она подала один конец мне, а сама взяла другой. Решено было, что когда я не буду чувствовать руки на другом конце ленты, я могу и даже обязан оглянуться.
На такой удобной дорожке, как та, которая вела на дно воронки, простительно было заключать такие шуточные условия. Правда, что тропинка была иногда крута, но нигде не было опасности, разве что только с умыслом искать ее.
Спуск этот проложен французскими солдатами, под управлением генерала Миолли и, благодаря этому устройству, пропасть превратилась в восхитительный английский сад, где совершенно безопасно расхаживаешь по густым миртовым рощам и посреди частого, разросшегося кустарника. Эта густая растительность по временам заслоняет общий вид бездны, но тем великолепнее и роскошнее кажется картина, когда снова, почти на каждом шагу, открывается нетерпеливым взорам.