Даниил Галицкий. Первый русский король
Шрифт:
Они срыли укрепления в Данилове, Стожке, Кременце, котрый выдержал даже Батыеву осаду, Луцке, который не смог одолеть Куремса, даже во Львове, но последней каплей был Владимир, где пришлось в знак поражения не только спалить тын, но и сровнять с землей вал. Горожане, когда-то отстоявшие свой город перед отрядом Куремсы, рыдали навзрыд.
Но до этого во Владимир примчался ошалевший от ужаса епископ Иоанн. Вымолвить смог только одно:
– Бурундай сюда идет, Данила Романович, по твою душу. Беги!
Едва вставшему на ноги Даниилу пришлось удирать сначала в Краков, но потом и дальше к Беле, потому что Бурундай снова шел
И снова Даниил был беженцем, снова скитался по чужим домам и жил нежеланным гостем. Его приютил Бела, хорошо помнивший, что такое бегать от татар, но из-за этой же памятливости Бела Даниила и сторонился, ведь тогда пострадал из-за Котяна, а теперь может из-за Даниила? Бурундай не стал гоняться за Даниилом, ему не был нужен опальный князь, достаточно его исполнительного брата.
После разгрома Польши и ухода Бурундая в свои степи на Волге Даниил смог вернуться домой. Князь сильно постарел, похудел и поседел. Не все сразу и узнавали бывшего грозу галицких бояр. Он двигался с одышкой, совсем не мог ездить верхом, подолгу сидел на крыльце, глядя в никуда.
С севера приходили дивные вести, Миндовг на старости лет точно с ума сошел! Умерла его жена Марта, оставив двух десятилетних сыновей, Генриха и Андрея. Понятно, что горевал, потому как любил сильно, но не с горя же ему вдруг глянулась молодая сестра Марты Агна? Младшая сестра приехала поминать старшую, на свою беду.
Была Агна хороша собой, высокая, стройная, с ясными глазами и длинной светлой косой, впрочем, убранной под головной убор, поскольку была замужем за князем Довмонтом, тоже молодым и тоже красивым. Знать бы Довмонту, что произойдет, не отпустил бы жену из Нальши на похороны!
Агна не была крещена, потому весь обряд для нее был странным, тело умершей сестры не сожгли, а положили в деревянный ящик и закопали в большую яму, а люди в черных одеждах размахивали какими-то сосудами с пахучим дымком, что-то негромко распевали и давали всем целовать большие серебряные кресты. На стенах висели доски с изображенными на них людьми, где в полный рост, где только лицо… Все подходили к этим доскам, долго смотрели на них, кланялись и, вытянув два пальца, подносили руку ко лбу, потом к поясу, поочередно к плечам и снова кланялись.
Агна решила, что это нарисованы уважаемые предки Миндовга, и решила тоже поклониться, только не знала как. Заметив смущение женщины, к ней подошел один из таких вот одетых в черные одежды, поинтересовался:
– Ты крещена ли?
– Крещена?
Агна знала, что есть те, кто принял крещение, то есть забыл свою веру и принял чужую. Такими были и князь Миндовг с женой, то есть ее сестра стала Мартой и запретила звать себя иначе, из-за этого с ней перестали знаться остальные родственники. Сам князь потом от новой веры отказался, а вот жена такой осталась. Агна вдруг поняла, что все эти изображения, поклоны и сладковатый дымок связаны с чужим богом! Ей стало страшно, замотав головой, она бросилась прочь из палаты, в которой находилась. Она боялась незнакомой сестры, лежавшей со сложенными руками в большом деревянном ящике, боялась строгого взгляда ее мужа князя Миндовга, боялась всех этих людей в черных одеждах… Зачем князь хоронит жену по непривычному обряду?
Но
Но то, что услышала, оказалось куда поразительней.
– Последние слова и думы Марты были о детях. Двое сыновей остались сиротами, и чтобы у них не было дурной мачехи, чтобы дети остались в родственных руках, завещала Марта мне взять в жены свою сестру Агну.
Агна вздрогнула, услышав свое имя. Не в первое мгновение она и сообразила о том, что произнесено. Если честно, то замерли все. Миндовгу уже шестьдесят пять, можно бы и остаться вдовцом, и сыновья уж не так малы, им по десять, самое время в дружину взять, если без матери остались. Да и при матери тоже через год-другой пошли бы. Не в последней воле покойной дело, ясно, что князю глянулась красивая свояченица. Но ей лет двадцать, не больше, да и муж не из робкого десятка, нальшанский князь Довмонт своей храбростью известен, хотя и молод совсем.
Но Миндовг в полной тишине обвел всех тяжелым взглядом, и никто не посмел возразить. Сидевшие, даже священники, еще не забыли восьмерых сожженных заживо по приказу Миндовга рыцарей. К чему искушать судьбу, князь всегда был горяч на руку, а теперь его не сдерживала вера.
И Агна поняла, что никто за нее заступаться не будет! А Довмонт далеко и ни о чем не подозревает!
Женщина послушно вошла в опочивальню старого князя, послушно расплела перед ним косы и сняла рубашку… С того дня она стала княгиней, женой Миндовга.
Услышав о произошедшем, Довмонт даже не поверил своим ушам. Конечно, Миндовг князь сильный, все литовцы под ним ходят, но что это творится?! На него легло пятно бесчестья, которое можно смыть только кровью! У князя, тоже Рюриковича родом, отнять жену и не поплатиться за это жизнью нельзя!
Но как бы ни был смел Довмонт, он не безрассуден. Его дружина не столь сильна, чтобы сломить дружину Миндовга, значит, нужно подумать, с кем можно договориться, кого можно взять в союзники против новогрудского князя. Довмонт искал и нашел У Миндовга есть племянники Товтивил и Тройнат, давно мечтавшие разделить дядины земли. Конечно, делить литовские земли Довмонту вовсе не хотелось, но на помощь племянников в том, чтобы поставить на колени заносчивого Миндовга, от которого немало пострадали племянники, он мог рассчитывать.
Довмонт сумел выждать, как охотник в засаде, он сделал вид, что покорился судьбе. Миндовг смеялся, лаская красавицу Агну:
– Вот тебе и твой храбрый муж! Побоялся даже тявкнуть против моей воли. Сидит себе тихонько и переживает. А захочу, и по моей воле воевать за меня пойдет.
Агна решилась возразить:
– Не пойдет, он гордый.
– Гордый?! Куда же он, гордый, делся, когда я тебя себе забрал? На свете одна гордость есть, та, что силой дается! Пока я силен, я и горд. А что толку от гордого Довмонта, ежели у него сил против меня мало?