Данте
Шрифт:
Боевой порядок флорентийцев был такой: впереди большой отряд всадников, за ними пешие, наконец, под сильной охраной повозка с городским знаменем. Сбоку в засаде под командою Корсо Донати и подеста Пистойи разместилась рыцарская кавалерия. Главный начальник флорентийского войска французский рыцарь Аймерик де Нарбонн приказал Корсо Донати не двигаться до его распоряжения, пригрозив, что в случае ослушания ему не снести головы.
Аретинцы начали бой. Гибеллинская кавалерия врезалась в самый центр войска флорентийцев. Флорентийцы начали отступать, увлекая за собой вражескую конницу. Тогда Корсо Донати, не дожидаясь приказа Нарбонна, по собственной инициативе пустил своих рыцарей с фланга; неожиданно появившиеся конники смяли ряды наступающих и обратили их в бегство.
Трупы аретинцев покрыли поле Кампальдино. Благодаря непослушанию Корсо Донати флорентийцы одержали победу. Поведение в бою командира центра Виери да Черки, одного из первых богачей Флоренции, имевшего рыцарские
Ни в одной из дошедших до нас хроник не упоминается имени Данте среди участников Кампальдинского сражения, что и понятно: он был слишком молод и мало кому известен. Правда, гуманист Леонардо Бруни утверждал, что читал собственноручное письмо Данте с описанием этой битвы. Данте писал, что, хотя со дня Кампальдинского сражения, в котором он участвовал будучи уже не ребенком, а юношей, прошло десять лет, он хорошо помнит страх, который он испытал в начале боя, сменившийся потом, в конце битвы, радостью. Свидетельство биографа Данте, жившего веком позже, подкрепляется свидетельствами самого Данте, которые мы снова находим в «Божественной Комедии». В пятом рву ада предводитель чертей, желая напугать Данте, изобразил из собственного зада трубу. Звук этой бесовской трубы вызывает в Данте воспоминания о трубных звуках Кампальдино, о битвах и походах:
Я конных ратей видывал движенья,В час грозных сеч, в походах, на смотрах,А то и в бегстве, в поисках спасенья;Я видывал наезды вам на страх,О аретинцы, видел натиск бранный,Турнирный бой на копьях и мечах, —Под трубный звук, набатный, барабанныйИли по знаку с башен, как когда,На итальянский лад и чужестранный.При Кампальдино Данте получил свое боевое крещение. Война с Ареццо была одной из многих войн, которые вела Флоренция за гегемонию в Тоскане.
В том же 1289 году, когда флорентийцы одержали победу на Кампальдино, отряд флорентийцев вместе с отрядом из Лукки осадил принадлежащий Пизе замок Капрону. Флоренция хотела обеспечить себе выход к морю по Арно, чтобы помешать пизанцам вмешиваться в ее торговые дела. Осада Капроны была недолгой. Испугавшись войска союзников, насчитывавшего 400 кавалеристов и две тысяч пехотинцев, гарнизон Капроны сдался при условии, что его не разоружат и разрешат выйти из крепости.
Командующий пизанскими войсками известный полководец Гвидо де Монтефельтро, услыша о постыдной сдаче крепости, рассвирепел и не пустил солдат Капроны в Пизу. Данте присутствовал при этой сдаче, когда трясущиеся от страха воины Капроны покидали крепость. Он вспоминает об этом в двадцать первой песне «Ада»:
Так, видел я, боялся ратный взвод,По уговору выйдя из КапроныИ недругов увидев грозный счет.Данте возвратился во Флоренцию и снова стал из воина частным лицом. Он писал стихи, занимался больше философией, чем своими хозяйственными делами. Так проходили годы, которые не затронули своим крылом Данте.
Ранней весной 1294 года, когда «Установления Справедливости» были еще в полной силе, через Флоренцию должен был проезжать Карл Мартелл, сын Карла II Неаполитанского, который поспешил в Тоскану, чтобы встретить своего отца, возвращавшегося после заключения договора с королем Арагона Яковом II. 2 марта анжуйский принц прибыл в Сьену, куда флорентийское правительство направило послов для его встречи. Среди почетной рыцарской стражи находился Данте Алигьери, а командовал почетным эскортом Джанно, сын Виери деи Черки. Напомним, что король Карл Неаполитанский был верховным покровителем гвельфской партии. Флорентийцы хотели показать свою любовь и преданность анжуйской династии. Через несколько дней Карл Мартелл вошел во Флоренцию. Он был принят самым торжественным образом.
На чепраках коней короля и его свиты сияли вышитые золотом гербы Венгерского королевства. Карл Мартелл считался номинальным королем Венгрии. Его мать Мария была сестрою последнего венгерского короля из рода Арпадов Ласло IV, умершего без наследников, поэтому Карла объявили королем, как ближайшего родственника по женской линии. Однако из-за узурпации престола Андреем, по прозвищу Венецианец, назвавшимся Андреем III, Карл в Венгрию не попал. Династию венгерских Анжу основал сын Карла Мартелла — Карл-Роберт.
Молодой король любил поэзию и искусство. Он посетил мастерскую Чимабуэ, помещавшуюся среди садов за воротами Сан Пьеро. По-видимому, Данте особенно понравился юному монарху, любителю стихов на народном языке. Образ просвещенного юного государя, друга поэтов и художников, запечатлелся в поэзии Данте. В восьмой песне «Рая» на небе Венеры
Глава восьмая
Святые и грешники
Первые два года после того, как умерла Беатриче, Данте часто ходил, стараясь, чтоб его никто не увидел, в монастыри, возникшие в XIII веке: Санта Мария Новелла доминиканцев и Санта Кроче францисканцев.
Эти ордена, сравнительно недавно появившиеся во Флоренции, предпочли обосноваться не в центре города, а на его окраинах, там, где были поселения бедных людей. У доминиканцев был небольшой виноградник, где возвышался ораторий — церковь для проповедей — «Св. Мария среди винограда». Францисканцы выбрали себе еще более скромное место среди лачуг рыбаков и бесправных рабочих-красильщиков за Порто Перуцци. Данте привлекали известные доминиканские проповедники, философы и теологи, среди которых ученик Фомы Аквинского брат Ремиджо Джиролами славился как знаток Аристотеля. Совсем иной дух царил у францисканцев, где самой выдающейся личностью был французский монах Жан Олье, чье имя итальянцы переделали на Джованни Оливи.
Оливи объяснял сочинения Бонавентуры, одного из ученейших мужей своего времени, автора книги о жизни Франциска Ассизского, но главное — француз осмеливался толковать пророчества Иоахима Фьорского, аббата из Калабрии, который предвещал скорое наступление царства божьего, падение папы и продажного церковного клира. В Санта Кроче Данте впервые познакомился с учением иоахимитов-спиритуалов, глубоко укоренившимся среди францисканцев. Даже сам генерал ордена Иоанн Пармский совратился в иоахимизм, за что по настоянию папы был отставлен от своей должности и заточен в дальний монастырь — в годы молодости Данте он был еще шив. Бонавентура, человек аскетической жизни, в своих действиях был осмотрительнее, чем в убеждениях; став генералом ордена, он предпринял гонения против спиритуалов, хотя сам, так же как Иоанн Пармский, являлся сторонником совершенной бедности. Проповеди упорного иоахимита Оливи не прошли для Данте бесследно. Многое роднило автора будущих инвектив против развращенных сановников церкви и с крайним направлением в францисканстве, братьями-фратичелли, которые ходили босые и проповедовали против папы-антихриста, особенно с тех пор, как на престол св. Петра воссел Бонифаций VIII. Фратичелли и спиритуалы, так же как и Данте, ожидали прихода в Италию императора, надеясь, что он положит конец бесчинствам высшего клира церкви, который присвоил деньги нищих и сирот и нарушил все заветы основателя христианства.
Данте стал постоянным посетителем нищенствующих орденов, надеясь найти истину, которую ему не открыли строгие болонские профессора. О своих исканиях мудрости Данте спустя несколько лет расскажет в «Пире»: «Как только я утерял первую радость моей души, о которой упоминалось выше, меня охватила такая тоска, что всякое утешение было бессильно. Однако через некоторое время мой ум, искавший исцеления, решил, убедившись в бессилии уговоров как собственных, так и чужих, вернуться к тому способу, к которому прибегали для утешения многие отчаявшиеся; и я принялся за чтение книги Боэция, в которой он себя утешил, пребывая в заключении и будучи всеми отвергнут. Услыхав также, что Туллий (Цицерон) написал книгу, в которой, рассуждая о дружбе, стремился утешить достойнейшего мужа Лелия но поводу смерти его друга Сципиона, я принялся читать и ее. И хотя мне поначалу трудно было проникнуть в смысл этих книг, я, наконец, проник в него настолько глубоко, насколько это позволяло мне тогдашнее мое знание грамматики [6] и скромные мои способности; благодаря этим способностям я многое, как бы во сне, уже прозревал, — что можно заметить в «Новой Жизни». И подобно тому, как бывает, что человек в поисках серебра нежданно находит золото, даруемое ему сокровенной причиной, быть может не без воли божьей, я, пытаясь себя утешить, нашел не только лекарство от моих слез, но также списки авторов наук и книг. Изучив их, я правильно рассудил, что философия, госпожа этих авторов, повелительница этих наук и книг — некое высшее существо. И я вообразил ее в облике благородной жены и не мог представить себе иначе, как милосердной, поэтому истинное зрение во мне любовалось ею столь охотно, что я едва мог отвести его от нее. И под действием этого воображения я стал ходить туда, где она истинно проявляла себя, а именно в монастырские школы и на диспуты философствующих. В короткий срок, примерно в течение тридцати месяцев, я стал настолько воспринимать ее сладость, что любовь к ней изгоняла и уничтожала всякую иную мысль».
6
Латинской.