Данте
Шрифт:
— Что все это значит? — я спрашиваю его, нахмурившись.
— Кажется, это называется ужин, — говорит он, выдвигая стул напротив себя и указывая мне сесть.
Я сажусь на предложенный стул и только тогда вижу восхитительное предложение мира, стоящее в центре стола. Я наклоняюсь и внимательно рассматриваю чизкейк своей мечты.
— Это от Моны?
— Так и есть.
— Как ты узнал о моем фетише на соленые карамельные чизкейки?
— Джоуи рассказал мне, — отвечает он, садясь.
— Конечно. Я рассказал ей об этом некоторое время назад. Хотя я и не предполагала, что
Вспышка раздражения мелькает на его лице, но когда он видит мою усмешку, она исчезает:
— Она не предавала тебя. Она на самом деле сказала мне, каким мудаком я был.
Мои глаза сужаются, когда я смотрю на него:
— Серьезно?
— По — настоящему.
— Она мне всегда нравилась.
— Лгунья, — говорит он, подмигивая, и мое сердцебиение учащается. Почему большую часть времени он должен вести себя как такой высокомерный инструмент, когда он может быть таким?
— Итак, можно мне кусочек? — спрашиваю я, протягивая руку к ножу в центре стола.
— Как насчет того, чтобы сначала поужинать? София готовит твое любимое блюдо.
— Ее потрясающая лазанья? — я стону, когда мой желудок громко урчит.
— Да.
— Тогда я могу подождать, — кладу руки на стол перед собой.
— Ты прекрасно выглядишь, — говорит он, его глаза сузились, когда он пристально наблюдает за мной.
Я тереблю изодранный край своего старого кардигана. Сейчас я чувствую себя совсем не красивой, но жар в его взгляде говорит мне, что он не лжет. Это заставляет меня ерзать на своем стуле. Черт возьми, я так легко поддаюсь ему.
Как будто читая мои мысли, он тихо смеется:
— Что? — я сжимаю бедра вместе под столом.
— Мне нравится, как ты краснеешь всякий раз, когда я делаю тебе комплимент, котенок.
Я опускаю взгляд на стол, и мой румянец становится еще гуще:
— Это смущает.
— Это восхитительно.
Я сглатываю, позволяя своему пристальному взгляду вернуться к нему. То, как он все еще смотрит на меня, никак не уменьшает жар на моих щеках или между бедер. К счастью, София входит в столовую с огромным блюдом лазаньи и разрушает чары, которыми он меня околдовал.
Кладя руки на живот, я тихо стону:
— Думаю, я съела слишком много.
— Ты почти не съела чизкейк, — отвечает Данте, наблюдая за мной с другого конца стола.
— Потому что это больше, чем моя голова. Ты должен был съесть кусочек.
— Я не ем сладкого, — отвечает он со злой усмешкой. — Ну, кроме тебя, котенок.
Я краснею от его слов. Нам удалось провести очень вежливый, граничащий с приятным ужин, без каких — либо разговоров о сексе или другом огромном слоне в комнате — нашей предстоящей свадьбе.
— Тебе просто нужно было пойти туда, не так ли? — я шепчу, кладя прохладную руку на свою раскрасневшуюся щеку.
— Я не могу не пойти туда с тобой, — говорит он, теперь его тон низкий и серьезный. От этого по моим предплечьям бегут мурашки, а внутри все становится жидким. Рядом с ним я такая рабыня своих гормонов, особенно теперь, когда я беременна. Как будто мое тело каким — то образом подключено к его телу.
Я тереблю выбившуюся нитку на рукаве моего кардигана,
Когда он достает красивое кольцо с изумрудом, я чуть не падаю в обморок. Он держит его между большим и указательным пальцами, и темно — зеленый драгоценный камень сверкает в свете свечей.
— Ты выйдешь за меня замуж, Кэт?
Вместо ответа я сижу здесь, как идиотка, и моргаю, глядя на него.
— Возможно, мне следовало сделать это раньше, — говорит он со вздохом.
— Хотя это не изменило бы причины, по которой ты меня спрашиваешь, — напоминаю я ему, мой голос едва слышен как шепот.
Он проводит рукой по моему нежно округлому животу, прежде чем взять мою руку в свою, переплетая свои пальцы с моими:
— Мы в этом вместе, Кэт. Я и ты. Мой отец может отправляться в ад, мне все равно. Имя Моретти — это империя, построенная на вековом фундаменте крови и традиций. Это мое наследие. Все, что у меня есть, и все, чем я являюсь, пропитано страданиями других и увековечиванием устаревших традиций. Этот дом и все, что в нем, было построено и куплено на пропитанные кровью деньги, — говорит он, потирая подушечкой большого пальца костяшки моих пальцев и пристально глядя мне в глаза. — Все в моей жизни было дано мне из — за того, кто я есть. Все, кроме тебя, котенок. Ты — единственное в моей жизни, что я когда — либо по — настоящему выбирал для себя. Так что да, я хочу жениться на тебе, потому что хочу почтить память своей семьи и моей матери, но я также хочу, чтобы ты была рядом со мной до конца дней.
Я проглатываю волну эмоций, которая поднимается от глубины моего живота до груди. Это первый раз, когда я вижу в нем хотя бы намек на что — то похожее на уязвимость. Он пытается, верно? Борется со своей истинной природой, чтобы дать мне что — то из того, что мне от него нужно. И разве это не должно чего — то значить? Потому что правда в том, что в его темноте я чувствую себя более желанной, чем когда — либо в свете кого — либо другого.
— Да, я выйду за тебя замуж.
Толстая вена пульсирует у него на шее, прежде чем он снова поднимает на меня темные глаза, полные огня. Он надевает безупречный камень мне на палец:
— Он прекрасен, — говорю я ему.
— Это принадлежало моей прабабушке.
— Правда? — внезапно этот момент кажется еще более напряженным, чем раньше.
— Она верила, что это обладает магической силой, — говорит он с кривой улыбкой.
— Хорошая магия, верно?
— Лучшая, — отвечает он, прежде чем нежно поцеловать меня в губы.
Не требуется много времени, чтобы поцелуй превратился в нечто большее, как это всегда бывает с ним. И когда он скользит языком в мой рот, он заключает меня в свои объятия. Он встает, а затем поднимает меня со стула, прежде чем посадить на стол. И, не прерывая нашего поцелуя, он садится на мой теперь свободный стул.