Дантон
Шрифт:
Но удар нанесли сами парижане.
В четыре часа пополудни после решительного и жестокого штурма Бастилия была взята.
Падение Бастилии было высшей точкой славных июльских событий.
Четырнадцатое июля стало первым днем революции: в этот день абсолютная монархия получила незаживающую рану.
До этого королю и старому порядку противостояло лишь буржуазное Собрание. Ораторы Ассамблеи потеснили аристократов и заставили двор пойти на тактические уступки.
Но этот враг не
С крупными буржуа, на худой конец, можно столковаться.
Другое дело — народ. Это был могучий, несокрушимый враг.
Народ еще верил в короля, как верил и в своих депутатов. Но революционный инстинкт народа указал ему правильный путь: на провокацию он ответил восстанием, на попытку возврата к старому — низвержением оплота абсолютизма.
И двор отступил — что же еще ему оставалось делать?
Король расшаркался перед Собранием и вернул Нек-кера. Верховная власть санкционировала первый шаг революции и молчаливо признала факт взятия парижанами своей главной цитадели.
В штурме Бастилии Жорж Дантон непосредственного участия не принимал.
И тем не менее этот день для него оказался решающим: он вступил в народную милицию дистрикта Кордельеров. Он стал капитаном гвардии Свободы.
А на Бастилию он все же пошел, пошел один на один.
Правда, случилось это уже сутки с лишним спустя после ее взятия…
Темная безлунная ночь. Париж спит. Спит и поверженная Бастилия. Сон ее тяжел и мрачен. Ее огромные башни как бы осели и поникли. Словно каменная громада знает, что жить ей осталось недолго.
Вчера казематы тюрьмы расстались со своими жертвами.
А через несколько дней она и сама исчезнет, по воле народа ее разрушат, разнесут по камням, сровняют с землей. И на месте ее появятся столб и надпись: «Здесь танцуют!»
Но пока крепость еще жива.
Новые парижские власти поставили во главе Бастилии своего человека, зажиточного избирателя Сулеса, которому дан строгий приказ никого не пропускать и ждать дальнейших распоряжений.
Избиратель Сулее горд своей миссией.
Комендант Бастилии — это что-нибудь да значит! Всякого забулдыгу на такую должность не поставят. Это знак расположения Ратуши и залог большой карьеры в будущем.
И Сулее старался изо всех сил: расставлял и проверял караулы, распекал солдат, ревизовал пустые камеры, посылал и принимал депеши.
Он не имел ни минуты покоя.
Честно говоря, он так хлопотал и суетился еще и потому, что немного трусил.
Гражданин Сулее отнюдь не считал себя суеверным.
Но жить в Бастилии… Особенно ночью!..
Здесь каждый скрип леденит душу. Каждый шорох наводит на мрачные мысли. Кажется, страшные тени прошлого обступают тебя…
Сулее глянул в окно.
Слава богу, рассвет уже близок. Да, тюремные часы бьют три раза.
Когда комендант, сопровождаемый ординарцем, освещавшим ему дорогу, обошел крепость и приблизился к подъемному мосту, он услышал шум голосов и стук копыт.
При свете фонаря Сулее увидел группу всадников человек в сорок. На кавалеристах были колеты народной милиции. Внимание Сулеса привлек крупный мужчина с густым голосом, находившийся впереди отряда. Он о чем-то разговаривал с другим, одноруким, видимо отдавая распоряжение. Однорукий подъехал прямо к коменданту.
— Кто здесь главный?
— Допустим, я. Что вам угодно и что означает это вторжение?
— Мне ничего не угодно, а вот мой начальник требует, чтобы его немедленно пропустили в крепость.
— Кто такой ваш начальник?
— Капитан Дантон.
Это имя ничего не сказало Сулесу. Пока он раздумывал. что ответить, капитан, потеряв терпение, приблизился. Физиономия Дантона не внушала Сулесу ни расположения, ни доверия.
— Я не имею права кого-либо принимать в Бастилии. Обратитесь в Ратушу и ходатайствуйте о специальном разрешении.
Дантона обуяла ярость. Он едва владел собой. Вначале он было хотел объяснить Сулесу, что явился сюда по распоряжению дистрикта Кордельеров и имеет поручение осмотреть внутренние камеры и казематы крепости. Но теперь вместо этого он переспросил издевательским тоном:
— Так, значит, обратиться в Ратушу?
— Да, в Ратушу.
— И ходатайствовать о специальном разрешении?
— О специальном разрешении.
— А так не пропустишь?
Сулее побледнел, но твердо ответил:
— Нет, не пропущу.
Тогда Дантон оглянулся, заложил два пальца в рот и протяжно свистнул.
Прежде чем злополучный комендант успел опомниться, его схватили и, скрутив за спиной руки, перебросили на одну из лошадей.
В одно мгновение отряд исчез, оставив на мосту ординарца, потерявшего от ужаса дар речи.
— Ну и молодчага же этот господин Дантон! Слышали? Он раскрыл новый заговор! Только позавчера народ казнил старого коменданта Бастилии, а вчера уже появился новый, такой же негодяй. Но Дантон арестовал его и доставил сюда, к кордельерам. А сейчас соберется народ и будет судить изменника!..
Колокол кордельеров звонил во всю мочь. Заспанные люди быстро заполняли церковь. Большинство уже по дороге узнало, в чем дело. Теперь все горели нетерпением. Хотелось поскорее допросить и наказать предателя.
«Предатель» стоял тут же, ни жив ни мертв. Бледный как мел, висел он на руках двух милиционеров и, казалось, без их помощи не мог держаться на ногах. На все вопросы он с перепугу бормотал что-то невнятное, едва шевеля заплетающимся языком.
Многие из собравшихся не могли ничего понять. Иные спрашивали: