Дантон
Шрифт:
Но, отступившись от Демулена, мог ли Робеспьер не пожертвовать тем, кого считал и главным виновником и главным вдохновителем всей этой роковой буффонады?..
Окружавшие Дантона лица считали, что еще не все потеряно. Кое-кто думал, что главное — примирить Дантона с Робеспьером. Если удастся улучшить личные отношения между двумя титанами революции, фракция «снисходительных» будет спасена.
Дантон дал увлечь себя сторонникам этого плана. Состоялось несколько встреч.
Последняя из них произошла у начальника бюро иностранных сношений Эмбера, который
Обед проходил вяло. Общая беседа никак не клеилась. Один из присутствующих, стремясь перейти к сути дела, выразил сожаление по поводу разногласий между Робеспьером и Дантоном, указав, что эти разногласия крайне удивляют и огорчают всех друзей отечества.
Дантон, подхватив реплику, заметил, что ему всегда была чужда ненависть и что он не может понять равнодушия, с которым с некоторых пор к нему относится Робеспьер.
Неподкупный промолчал.
Тогда Дантон принялся громить Билло-Варенна и Сен-Жюста, двух «шарлатанов», в руки которых попал якобы Максимилиан.
— Верь мне, стряхни интригу, соединимся с патриотами, сплотимся, как прежде…
Робеспьер не обнаружил желания поддержать эту тему.
— При твоей морали, — сказал он после продолжительной паузы, — никогда бы не оказалось виновных.
— А что, разве это тебе было бы неприятно? — живо возразил Дантон. — Надо прижать роялистов, но не смешивать виновного с невиновным.
Робеспьер, нахмурившись, ответил:
— А кто сказал тебе, что на смерть был послан хоть один невиновный?
Такой ответ звучал угрожающе.
Дантон притих.
Молчали и остальные.
Наконец кто-то предложил врагам расцеловаться и забыть старое. Дантон показал полную готовность подчиниться этому предложению. Робеспьер остался холоден как лед. Вскоре он покинул квартиру Эмбера.
Гости переглянулись.
— Черт возьми! — воскликнул Дантон. — Дело плохо; нам надо показать себя, не теряя ни минуты!
«Показал себя», правда, Дантон всего лишь в нескольких вульгарных фразах, сильно отдававших бахвальством, которые он изрекал своим друзьям во время редких встреч с ними.
— Робеспьер? — говорил он. — Да я надену его себе на кончик большого пальца и заставлю вертеться волчком!
— Если бы я хоть на момент поверил, что у него могла зародиться мысль о нашей гибели, я выгрыз бы ему все внутренности.
Но человек, произнесший эти слова, продолжал пребывать в бездействии.
Зато действовали Комитеты.
Учитывая, что дантонисты пользуются немалым влиянием в Конвенте, что их ставленник Тальен избран его председателем, в то время как друг Дантона Лежандр стал председателем Якобинского клуба, Комитеты решили нанести удар внезапно и в самое сердце.
Робеспьер, согласившийся покинуть Дантона и Демулена, предоставил Сен-Жюсту обширные материалы для обвинительного акта.
Вечером 10 жерминаля (30 марта) оба Комитета собрались на совместном заседании. Здесь-то и был составлен приказ,
Отказались дать свою визу лишь двое: старик Рюль, недавно обнимавшийся с Дантоном, и Робер Ленде, член Комитета общественного спасения, симпатизировавший умеренным.
В этот день Дантон не поехал в Севр. Вместе со своей супругой он остался дома, на Торговом дворе.
Поздно вечером к нему, по поручению Рюля, зашел Панис и сообщил о совещании Комитетов.
— Чепуха, — сказал Дантон. — Они будут совещаться, совещаться до бесконечности, но так никогда и не примут решения. Они не осмелятся напасть на меня.
Панис уверял, что решение уже принято, и посоветовал немедленно бежать из Парижа.
Дантон размышлял. Бежать… Куда он может спрятаться, кто укроет его от всевидящего ока Комитета общественной безопасности?.. Жирондисты попробовали бежать…
Он заметил меланхолическим тоном:
— Мне больше нравится быть гильотинированным, чем гильотинировать других. — И затем прибавил фразу, ставшую бессмертной: — Да разве можно унести родину на подошвах своих сапог?..
…В эту ночь он не ложился в постель. Ему не хотелось быть захваченным врасплох. Вместе с ним бодрствовала и его дорогая Луиза. Они сидели в удобных креслах возле погасшего камина и слушали, как часы отстукивают секунды.
Час… Другой… Третий…
Жорж дремлет. Мысли, беспорядочно роящиеся в голове, перемешиваются с обрывками сновидений…
Вдруг он вздрагивает, как от удара. Смотрит на уснувшую Луизу. Затем в окно. На душе становится удивительно спокойно.
Ложная тревога! Не осмелились! Не пришли! Уже белый день!
…Часы пробили шесть раз, когда раздался громкий стук ружейных прикладов.
Луиза проснулась. Жорж обнял ее и сказал с улыбкой:
— Они оказались смелее, чем я думал.
С утра Париж был в оцепенении. Люди не верили своим ушам. Так вот на кого революция подняла руку! На Демулена — человека 14 июля, на Дантона — человека 10 августа! Кто же еще арестован?.. Называют Филиппо и Делакруа… Всех их свезли в Люксембургскую тюрьму…
Впрочем, удивление было недолгим. Тружеников ждали обычные заботы. В конце концов кто такой Дантон? О Дантоне они давно уже стали почему-то забывать…
Робеспьер и Сен-Жюст могли не беспокоиться об общественном мнении.
Иное дело — Конвент.
Здесь Комитеты ждали противоборства, и ожидания их не были обмануты.
Едва лишь началось заседание 11 жерминаля (31 марта), как на трибуну поднялся Лежандр.
— Граждане, — с волнением сообщил он, — сегодня ночью арестованы четверо членов Конвента. Один из них — Дантон. Имен других я не знаю; да и что нам до имен, если они виновны? Но я предлагаю, чтобы их вызвали сюда, и мы сами обвиним или оправдаем их… Я верю, что Дантон так же чист, как и я.