Дар Императора
Шрифт:
+ Галео, + отправил я, уже зная, что это бесполезно. Я не ощущал юстикара, и тут до меня дошло, почему внутри меня царила такая холодная пустота. Я не ощущал никого из своих братьев. Малхадиил, Галео, Думенидон, Энцелад… все умолкли, как Сотис. Я не мог до них дотянуться, как ни старался.
Мои пальцы легли на открытое горло юстикара.
Штурм-болтер не перезаряжался. Не стоило бросать меч. Теперь он бы ему пригодился. Проклятая пушка. Проклятая…
Копье вонзилось в него сзади, тяжелый, скрипящий напор, погружающийся в тело.
Они рвали его на куски, рубили доспехи зазубренными клинками. Он…
Я убрал руку. Я увидел достаточно, а десяток врагов, ковром усеивающие землю вокруг, поведали мне окончание истории. Хриплая Глотка все еще был со мной.
— Сколько я пробыл без сознания? — спросил я.
— А мне почем знать? Большую часть битвы я был занят на другом конце поля, рубя ублюдков на куски. Что последнее ты помнишь?
— Клинок. Помню, как сломал клинок.
Хриплая Глотка снял шлем, явив покрытое старыми шрамами лицо. Наверное, когда-то его волосы были черными. Теперь же от лысеющей макушки и до вьющихся усов, переходящих в бакенбарды, они стали серо-стальными, подернутыми сединой. Он откашлялся и смачно сплюнул.
— Если это последнее, что помнишь, значит, ты дрых большую часть дня. Почти восемь часов. Битва продолжалась, даже когда Великий Зверь пал.
Он посмотрел на меня чуть ли не с опаской.
— В чем дело? — спросил я.
— То, как ты сломал клинок… Это было…
— Моим долгом, — я направился дальше, ища среди погибших своих братьев. — Скольких из моего ордена вы нашли живыми?
— Горстку. Не больше. Мы удивлены, что вообще хоть кто-то уцелел. Оказывается, сыны Титана — крепкие ублюдки.
— Вы даже не должны знать о нашем существовании. Странно слышать, как ты говоришь о нас в подобном тоне.
Он пожал плечами. Такие мысли наверняка мало его волновали.
Я обернулся и посмотрел на него.
— Что с капитаном Таремаром?
Хриплая Глотка покачал головой.
— Пал смертью храбрых. Я никогда не забуду это зрелище.
Таремар погиб. Я не знал, что мне следует чувствовать. Я был едва знаком с ним. Он казался слишком отстраненным и неприветливым, чтобы зваться братом, но список его подвигов мог посостязаться даже с деяниями гроссмейстеров Восьми братств. Сегодняшний день наверняка станет кульминационным моментом для рыцаря, которого грядущие поколения будут почитать как легенду ордена.
Я поковылял по изрытой воронками земле, разыскивая остальных.
— Расскажи, что случилось.
— С твоим золотым капитаном? Когда ты сломал клинок, он вышел против зверя. Сражался с ним. Убил. Вот что случилось.
— Как красочно, — я бросил взгляд через плечо. — Наверное, саги Фенриса необычайно унылы.
Хриплая Глотка фыркнул. Его скрипучий, глубокий голос даже этот звук сумел превратить в низкий рокот.
— Ты спросил. Я сказал.
Он сгибал и разгибал руку, болевшую
Землю устилал ковер из трупов. Полностью сосредоточившись на уничтожении нерожденных, я не следил за ходом самого боя, но среди кровавых луж было в достатке облаченных в красные доспехи легионеров Астартес и мутировавших людей. Скольких мы убили? Хотя имело ли это значение по сравнению с изгнанием Великого Зверя?
Неподалеку я нашел Энцелада.
Он осел изуродованной безжизненной грудой, опустив голову на грудь. Вокруг него земля была завалена вражескими трупами, которые были отмечены смертельными следами освященных снарядов и ударами клинка. Его меч — чудом вырванный из руки примарха — гордо, словно знамя, возвышался вонзенный в нагрудник павшего воина из проклятого легиона Пожирателей Миров.
Безвольные руки Энцелада были сложены вместе, будто в молитве. Если бы не копье у него в груди, он выглядел бы безмятежным.
Я инстинктивно собирался было потянуться и вырвать оружие, но мне вдруг совершенно расхотелось вообще его касаться. Я не был уверен, что хочу увидеть последние мгновения Энцелада.
+ Гиперион. Мой мальчик. +
Я отшатнулся. Хриплая Глотка, оскалившись, зарычал и схватился за оружие.
— Что? Что это?
Энцелад медленно поднял голову и встретился со мной взглядом. Я увидел порез на его горле, прошедший в дюйме от яремной вены.
+ Малхадиил, + отправил он. + Малхадиил жив. Я стоял над ним, как Галео над тобой. +
Я почти не слушал его, воксируя всем имперским силам прислать медика или Волчьего апотекария. Я не мог рисковать, телепортируя Энцелада в таком состоянии. Он бы не выжил.
— Держись, — сказал я ему. — Помощь уже в пути.
+ Малхадиил, + напряженно отправил он снова.
Тогда я и заметил окровавленную серебряную перчатку, погребенную под тремя изуродованными телами в доспехах. Первого я отбросил телекинетическим импульсом, скатив мертвого Пожирателя Миров с груды трупов. Даже от такого усилия я пошатнулся, в глазах все посерело. Я упал на колени и принялся раздвигать тела руками.
Малхадиил лежал там же, где я видел его в последний раз, повалившись лицом на землю, протянув руку к одному из упавших мечей. За прошедшие часы враг не пощадил его. Его доспехи пострадали даже сильнее моих — вся их задняя часть была иссечена и превращена в месиво. На разбитой броне на плечах и спине красовались следы от цепных клинков. Силового ранца нигде не было видно.
Что еще хуже, левая рука Мала у локтя оканчивалась раной из рассеченного керамита, оборванных кабелей и покрытой струпьями плоти.
Лишенные энергии, его доспехи не могли соединиться с моим ретинальным дисплеем, поэтому я не мог увидеть его жизненные показатели. Мне потребовалась невероятная концентрация просто для того, чтобы собрать достаточно энергии и потянуться к брату психическим чувством.
— Это твои братья? — спросил Хриплая Глотка.
— Тихо, — отрезал я.
— Ты жалкий сукин сын, Сломавший Клинок.
— Помолчи, пожалуйста.
Плохо дело. Я не мог сосредоточиться. Мне пришлось стянуть с Мала шлем.