Дар Змеи
Шрифт:
— А не легче ли сказать, как меня зовут? — чуточку сбитый с толку, спросил я. — Не вижу, для чего все эти цифры?
— Мы ведь не можем выучить имена всех людей, кто останавливается здесь ненадолго. Номер восемь — Е — десять! Ведь это не так уж трудно?
— Да нет! — ответил я. — Пожалуй, я это запомню.
— Можете оставить свои вещи здесь, прежде чем мы пойдем в баню.
В баню? Так сразу? Я-то думал сперва чуточку осмотреться и разузнать, где мама и девочки. Но все равно, баня — это здорово.
Ну
Нырнув под воду, я дернул Нико за лодыжку так, что он перекувырнулся и тоже нырнул, чего вовсе делать не собирался.
Когда Нико вынырнул, он показался мне жутко сердитым. Но потом все же в глазах его мелькнул лукавый огонек. Смахнув свои темные мокрые волосы со лба, он, сделав глубокий вдох, нырнул. А потом у нас началось великолепное водное сражение со всевозможными коварными уловками и трюками, да такими, что вода заливала беленые стены. Он-то знал кое-какие фокусы, этот Нико. По правде говоря, куда больше, чем я.
Потом мы, сидя на краю лохани, переводили дух. Я украдкой смотрел на него. Он был тощий, но теперь таким же был и я. У нас обоих можно было пересчитать ребра. Последние месяцы мы жили впроголодь, и ни у кого из нас не было подкожных запасов, чтобы их терять.
Вдруг я заметил какие-то странные мелкие шрамы, покрывающие всю верхнюю часть его тела. Мелкие шрамы не длиннее мизинца.
— Что это? — спросил я.
Он проследил за моим взглядом.
— А, эти…
Он потер одну из меток пальцем.
— Да!
Потом скорчил гримасу.
— Это дело рук моего учителя фехтования. В первый раз, когда ошибаешься, он бьет тебя. Во второй раз колет мечом. Всего-навсего маленький разрез… Он говаривал, что несколько капель крови заставляют лучше запоминать уроки.
Я не спускал с него глаз. Шрамов было не счесть. Десятки, сотни — да больше! Нечего удивляться, что Нико терпеть не мог меч!
— Должно быть, это было больно! Ты поэтому не хотел больше фехтовать?
Он покачал головой:
— Нет. Когда я швырнул свой меч, я хорошо знал, какая трепка меня ожидает, стоит об этом узнать отцу. Он бил гораздо сильнее, чем учитель фехтования.
— Да, но почему?
Он пожал плечами:
— Это не так легко объяснить. Я могу лишь представить себе, каким мой отец хотел бы видеть меня. Точь-в-точь таким же, как он сам. А к этому у меня душа не лежит!
Может, мне повезло, что я никогда не знал своего отца. Поглядеть на Нико… Поглядеть на бедняжку Дину, у которой внезапно объявился ядовитый змей в отцах.
Служитель с дружелюбной улыбкой вернулся. Улыбка застыла у него на губах, когда он увидел весь этот тарарам, наводнение, что мы устроили, но не вымолвил ни слова. Он лишь провел нас в третью часть бани, где можно было вытереться и одеться.
— Где моя одежда? — спросил я.
— Ее отдали в стирку, — ответил служитель. — Там лежит чистая.
Он указал на две стопки ровно сложенной одежды.
— Когда оденетесь, пройдем дальше, в рефекторий.
Вид у меня, видимо, был несколько вопрошающим, потому как это было еще одно слово, которого я раньше не слышал.
— Трапезная! — пробормотал Нико. — Это слово означает «трапезная», «столовая».
Слово звучало обнадеживающе. А серая одежда была чистой и почти впору. Штаны можно было подхватить шнурком вокруг пояса, рубашка хоть и была велика, но удобна.
Однако же все это было мне не по душе. Казалось, эти вещи превратили меня в другого, а тот, кем я был, куда-то запропал.
Нико оглядывал себя снизу вверх.
— Как элегантно! — сказал он, произнося эти слова чуточку в нос. — Какой изысканный крой!
Мне никогда не доводилось слышать, чтобы княжичи или придворная знать толковали о моде на платье, но когда они говорили об этом, слова их наверняка звучали точь-в-точь, как у Нико. Я не мог не посмеяться немного над его издевками.
— Мессир! — сказал я, стараясь изо всех сил отвесить поклон, словно я придворный. — Не пожалуем ли мы на банкет?
Нико улыбнулся.
— Пойдем! — ответил он. — Пока я не начал грызть полотенца.
Когда мы вошли в столовую — рефекторий, как они называли ее здесь, я сначала не мог разглядеть маму и девочек, потому как они стали такими же серыми, как и все остальные. А у женщин были вдобавок еще и платки на головах, так что невозможно увидеть даже цвет волос. Но тут я услыхал кашель Мелли.
Она ужасно не подходила ей, эта серая одежда. Да она, пожалуй, не подходила никому из нас, но с Мелли дело обстояло хуже всего. Она походила на маленького, брошенного всеми воробышка. Не много осталось от этой пухленькой девочки, а серый платочек на головке делал ее личико еще болезненнее. Мне захотелось стащить с нее все это и одеть сестренку в ее собственную ночную рубашонку, уложить ее в кроватку, напоить клюквенным соком и рассказать ей сказку на сон грядущий.
— Разве ей не нужно лежать в постели? — спросил я маму.