Дар
Шрифт:
Да, тут быт налажен и жизнь течет неспешно, нет голода и нищеты, и все во славу его. Хотя за красивыми фасадами точно также кипят мирские страсти.
А ещё в Мелетии Храмовники забирали себе всех детей с Даром, наличие которого проверялось в любом из соборов. А уж не посещать таковые было никак невозможно. Только кровь лесного народа Храм распознать не мог — Древняя оберегала, тех кто ей дорог. А вот другие способности тут же становились достоянием жрецов. Мальчикам с Даром была прямая дорога в служители, а девочки превращались в сестер многочисленных обителей. В миру магия оставалась лишь
Девочек низших сословий забирали, хотя и неплохо платили родителям. Со знатью дело обстояло чуть иначе. Если дочерей было несколько, то вторая или третья все равно шла в Храм. Притом забирали ту, что была более сильной и желательно красивой. Остальным Дар просто напросто запечатывали. Меня, как первенца, его бы лишили, как только я вступила бы в фертильный возраст, так как способности просыпались именно к тому времени.
А у Ланы шансов на нормальную жизнь в миру не было вообще! Вторая дочь с Даром принадлежала Храму. Ушедшие туда дети проходили обряд посвящения Всеотцу. И если мальчики просто теряли память о своих семьях и начинали жизнь с чистого листа, легко воспринимая новые знания и новый образ жизни, то с девочками все было намного сложнее. И намного страшнее.
«Чудо — есть ниспосланное Всеотцом благословение, а стало быть и служить должно благим делам! Но, только Великий Отец может сдержать детей своих от падения и направить их силы к свету, им же даруемым!»-каждый раз звучало в домах безутешных родителей, чьих рыдающих чад порой с кровью и криками отбирали жрецы, чтобы увести навсегда.
И вот уже скоро в главном Храме Всеотца, чьи белые шпили возносились к самому солнцу, появлялся новый адепт. Не помнящий семьи, не ведающий печали. Мальчиков окружали заботой. Хорошо кормили и воспитывали из них воинов Храма или жрецов, в зависимости от способностей.
Девочек также свозили в этот же Храм, но только не спешили проводить привычный обряд. Нет, большая часть, также, как и мальчики лишалась памяти и отправлялась на обучение к добрым сестрам, чтобы стать целителями и учителями. И да, их ждала неплохая, сытая и наполненная жизнь. Кстати, жрецы и жрицы не поддерживали целибат, только верхушка Храмовников приносила обеты безбрачия, дабы не отвлекаться от служения. Но и в брак вступали адепты только между собой. Храм не желал, чтобы в их ряды проникали чужие.
Ну и главное действо: раз в году, в день летнего солнцестояния, милость Всеотца сходила на землю, давая шанс на великий дар и чудо, которому, коль на то будет воля его, суждено воплотиться в одной из своих дочерей!
Только у этого чуда была цена.
Ежегодно жрецы отбирали ровно девятнадцать — одно из чисел символизирующих солнце — самых красивых и самых одаренных девочек и желательно из аристократических семей. И проводили Ритуал Схождения Света. Далеко не каждый год этот обряд приносил свои плоды, приводя в мир Дочь Солнца — деву, дарующую своему избраннику очень долгую жизнь, а еще дающую то, о чем, пожалуй, мечтают все — она сохраняла и даже возвращала молодость!
Ну, а Храмовникам это приносило огромные деньги и власть, которую они получали вручая избранному такой приз.
Злые языки поговаривали, что сам Верховный прелат уже много лет держит у себя такую деву. Иначе не смог бы он столько лет занимать этот пост.
Так вот, все участвующие в ритуале девочки, не зависимо от того, будет ли рождена в этот раз Дочь Солнца или нет, в процессе лишались своего Дара и памяти.
Да только далеко не у всех получалось выжить после такого.
Дар, что должен был сплестись с сущностью избранной, не желал покидать своих носительниц. Он уходил из тел с болью, которая длилась сутками, а порой и неделями. Девочки просто сгорали, не выдержав.
У сильной и здоровой были, конечно, шансы выкарабкаться.
Но, не у моей сестры. Каталина была обречена. И мать и отец это понимали. А у малышки жрецы обнаружили сильный спящий Дар, да и собой сестренка была хороша, обещая вырасти в настоящую красавицу. А раз уважаемый и влиятельный маркграф не сумел договориться или откупиться от Храма, то и шансов у маленькой Лины не было.
Мне, как первенцу, не грозила эта участь, лишь запечатывание магии, что пока спала. Но, помнится, когда мне на уроке истории впервые поведали о традициях, я плакала и спрашивала у папы, почему такое допускают?
И слушая его вымученные объяснения, о том что в стране нужен порядок, что магия — это сила, которую должно контролировать, а ещё то, что Храмы много делают для народа Мелетии. Что у нас бесплатно учат и лечат, а воины-храмовники — лучшие блюстители порядка. И что «бесплатного» на самом деле не бывает, за все приходится платить, потому что эти блага имеют цену. И мы платим, будь то дети с Даром, которые становятся служителями Всеотца, или даже жизнь нескольких девочек, чтобы получив Дочь Солнца, Храм не требовал высоких налогов. А ещё некто достойный, мог и дальше жить и радовать своих подданных, свершая гипотетические великие дела.
Не то, что я отцу не верила. Скорее не желала мириться с положением вещей. А еще с тем, что он, такой большой и сильный мужчина не может ничего сделать с той несправедливостью, которую я чувствовала. Для меня-ребенка — это было дико, что папа с чем-то не может справиться.
Но все это было лет шесть назад. А сейчас мне было четырнадцать. Да, может быть кому-то покажется, что это не возраст для умных рассуждений. Только за это время я успела многое понять и многому научиться.
Но, главное, что именно сейчас, стоя напротив так и не выпускающей из рук Лину матери и глядя на спешно входящего в зал отца, который, видимо был далеко и не успел пресечь зарождающуюся истерику, я точно знала, что не позволю убить мою сестру.
Именно я! Не эта жестокая женщина и не этот сильный, но несущий ответственность за целое графство, помимо своей семьи, мужчина.
Отец опускается на колени и обнимает мать и Лину, которая тоже рыдает в голос. Я вижу как дрожат его пальцы, а на бледном лице застыло обреченное выражение.
— Когда придут жрецы, отец? — мой решительный голос врывается диссонансом, перекрывая вой и всхлипы.
Он вздрагивает и поднимает на меня глаза.
— Завтра, после полудня, — такие же как у меня серые глаза смотрят с болью и осознанием собственной беспомощности.