Дар
Шрифт:
— Как скажешь, господин воевода, — без улыбки кивнул ведун. Ильнар перехватил поудобнее копье, развернулся и сунул стрелу в руку одного из лучников.
— Спасибо, хоть не мне в загривок, — негромко, но с душой поблагодарил воевода. Ратник съежился и втянул голову в плечи. Ильнар, недовольно поморщившись, первым вошел в ворота. Проходя мимо Фрола, воевода скользнул взглядом по остаткам фонаря и, почти не разжимая губ, бросил вполголоса:
— Раззява косорукий…
Фрол виновато опустил голову. Ведун двинулся вслед за воеводой. Ратники нервно посторонились, освобождая ему проход, потом потянулись следом. Оставшийся последним Фрол, перед тем как войти в ворота, оглянулся зачем-то на дорогу. Ему показалось вдруг, что на самой границе освещенного факелом пространства
— Ну, ты чего там?
Фрол подхватил то, что осталось от фонаря и, зябко поежившись, нырнул в закрывающиеся ворота. Снова скрипнули петли, лязгнул вставший на место засов. Проводив мрачным взглядом двинувшихся к стражевой башне товарищей, Фрол оглядел двор. Небо уже успело очиститься от туч. Сами по себе они, что ли, уплыли? Ветер-то как будто стих…
В многочисленных лужах отражались яркие звезды. Весь двор был завален оборванными листьями и обломанными ветками, которые грозовой ветер умудрился накидать внутрь замка даже через стену. Фрол отыскал взглядом половинчатую луну и досадливо сплюнул — для кого как, а для него завтрашний праздник был безнадежно испорчен: настроение было уже не то. Ратник тяжко вздохнул и толкнул дверь сторожки — настроение настроением, а переодеться в сухое не помешает.
Шагая рядом с гостем по двору замка в окружении угрюмых ратников, воевода мысленно обругал себя последними словами. Нечего сказать — нарисовался в полный рост! Тьфу ты, ну ты… да и воины его тоже хороши! Впрочем… подавив тяжкий вздох, Ильнар напомнил себе, что их-то как раз корить и не за что. Учил-то их он сам! Даже тех, кто поступил в княжескую дружину вполне уже зрелым наемником, Ильнар постарался переделать на свой манер. Если не в манере ведения боя, то уж в настроениях — точно.
До сегодняшней ночи Ильнару казалось, что он неплохо справляется с обучением княжеских воинов, но… Видать, недаром говорил Хиен, что есть мастерство без боя, и есть мастерство в бою. Хорошо, если они совпадают, беда, если нет. И научиться настоящему бою можно только в настоящем бою, а иначе все «мастерство» воина, каким бы совершенным оно ни казалось, может рассыпаться в прах в первой же кровавой стычке.
Знать-то Ильнар это знал, да только где возьмешь в этой глуши «настоящий» смертный бой?! Да еще с таким противником, как этот… И как, скажите на милость, можно научить других сражаться с ведуном, если сам никогда в жизни с ним не сталкивался?!
Хиен вопреки собственным же словам ухитрился как-то научить Ильнара этому самому смертному бою, что называется, «на голом месте». Ну так ведь где Хиен, а где Ильнар…
— А скажи, мил человек, — с угрюмым видом заговорил воевода. — Вот если б дрогнула у меня рука и остановилось бы копье на пару вершков дальше, чем следовало, что тогда?
— Тогда бы мы с тобой сейчас не разговаривали, — не раздумывая, ответил чужак.
Воевода усмехнулся, но потом, покосившись на спутника, посерьезнел. Что-то в тоне гостя подсказало Ильнару, что тот вложил в свои слова совсем не тот смысл, который в первое мгновенье пришел бы на ум всякому, кто их услышал.
Чужак был на полголовы ниже воеводы и раза в полтора уже его в плечах, худощавый, со скупыми движениями и отрешенным, даже скучающим взглядом, он не производил впечатления грозного противника. Но после того, что случилось у ворот, Ильнар готов был поверить в то, что в этом неказистом теле и впрямь кроется сила, с которой ему, если что, пожалуй, и не совладать.
Воевода нахмурился. Он был совсем еще не стар (добрая половина бойцов княжеской дружины была постарше него) и по праву гордился тем, что, набрав медвежью силу, все еще, несмотря на изрядную стать, умудрялся сохранять юношескую подвижность. Ильнар привык быть сильнее всех. Неважно — в борьбе ли на руках, в кулачном ли бою или во владении оружием, в княжеской дружине ему не было равных. Конечно, где-то там, в городах и весях необозримого Тридолья, возможно, и нашлись бы богатыри, которые одной левой уложили бы воеводу на обе лопатки, но до сего дня Ильнар таких не встречал. Его ратники смотрели на него с уважением и невольной завистью, и ему казалось, что так будет всегда.
И вдруг тщедушный чужак выставил его неуклюжим слабаком перед его же людьми. И, что самое неприятное, сделал это не хитростью, не обманом, а действительно по праву лучшего. И ведь Ильнар сам полез на рожон, чужак лишь отплатил ему той же монетой. Все было правильно и обижаться, вроде бы, не на кого. И все же…
Вообще отношение Ильнара к ведунам было довольно сложным, и на то были свои причины. В детстве, слушая рассказы стариков об этих нелюдимых, таинственных и страшноватых охотниках на нежить, будущий воевода втайне им завидовал. Да, ведунов не слишком любили, да, многие их побаивались, но при этом все признавали их непревзойденную силу, храбрость и… Назвать ведуна благородным вряд ли у кого-то повернулся бы язык, но все же какое-то подобие этого качества было им присуще. Никто и никогда не слышал о том, чтобы ведуны разбойничали, насильничали и вообще вмешивались в людские дела без того, чтобы их об этом загодя попросили. Другое дело, что плата, которую ведуны требовали за свои услуги, зачастую была, мягко говоря, необычной. Впрочем, иногда они вообще не брали никакой платы или просили за труды чистую безделицу. Но бывало и так, что заламывали они непомерную цену, забирали у людей самое дорогое, а то и вообще уводили кого-то из спасеных с собой. Когда на время, а когда и насовсем. Кто-то пытался с ведунами торговаться, но быстро понимал, что ждать от них уступок — все равно, что дожидаться рачьего свиста. Кто-то бежал за помощью к жрецам, но те, как только речь заходила о ведунах, враз теряли всю свою отзывчивость и предпочитали угрюмо отмалчиваться, ссылаясь только на волю Богов. А поскольку звали ведунов на подмогу лишь в самых крайних случаях (и чаще всего именно по совету тех же жрецов), людям волей-неволей приходилось идти на их условия — помирать-то никому не охота, особенно если видишь способ спастись, пусть и немалой ценой! Народной любви ведунам это, конечно, не прибавляло, но им, похоже, было наплевать.
Ведуны, вообще, всегда держались особняком, но Ильнар был уверен, что любой из них — с их-то талантами! — мог бы стать для людей одним из тех героев, о которых слагали передаваемые из поколения в поколение легенды. Было бы желание…
А потом в их дом пришла беда. Беда, которая перевернула жизнь Ильнара. Беда, после которой он уже не смог стать прежним. В душе будущего воеводы навсегда поселился страх. Страх, с которым Ильнар ничего не мог поделать, кроме как стараться не выдавать его окружающим. Воевода ненавидел этот страх и ненавидел себя за неспособность его одолеть. И хуже всего было то, что Ильнар постоянно ощущал спиной насмешливо жалостливые взгляды окружающих, и ему все время казалось, что, не смотря на все его старания, каждая собака чует этот его страх…
А ведь жили где-то ведуны, которые никого и ничего не боялись! И Ильнар, едва достигнув отроческого возраста, сбежал из родной деревни и подался в Синегорье. Мальчишка решил во что бы то ни стало стать ведуном. Но его мечте не суждено было сбыться. Его не взяли. Вышедший из ворот в скальной стене ведун просто посмотрел ему в глаза и покачал головой. И, ни о чем не спросив, не объяснив причин отказа, вообще не сказав ни единого слова, ушел обратно. И ворота закрылись за ним, отрезая Ильнара от последней надежды.
Но он не сдался. Рядом со страхом в его душе поселилась упрямая злость на равнодушных, высокмерных ведунов. Ильнар решил сам для себя, что все равно станет великим воином, таким, который шутя заткнет за пояс любого ведуна! Только вот как это сделать? Этого Ильнар не знал. Возвращаться в родную деревню не было никакого смысла, да и гордость не позволяла после первой же неудачи бежать назад, как побитая собака, и Ильнар решил идти на юг. Туда, где пограничные с Уздольем заставы все еще жили в состоянии войны, регулярно отражая набеги непокорившихся царю хазров. Ведь где еще учиться воинскому искусству, как не там, где идет война?