Дар
Шрифт:
И аспида две головы взовьются вновь
Над северной землей, над золотом степей.
Осахи сыновья исполнят хор мечей
И вражеские стяги стопчут в кровь [65].
И поныне имена этих двух племен и их грозный герб остаются символом непримиримого и свободолюбивого духа Северного народа..."
Стефан
"... подобно любым богам кочевых народов, северный пантеон отличался жестокостью. Почти все ритуалы почитания требовали жертвоприношений, исключение составляла лишь Асала - богиня любви (о ритуале, связанном с нею, взрослые читатели могут догадаться сами). К IV веку обряды стали смягчаться, и человеческие жертвоприношения заменили на животные [92], но сам вид ритуала не изменился: как говорится в "Наследии", "кровь невинныя возжеглася, и ветра песню исполнили уста". Песни имели свою версию у каждого племени и у каждого бога и позже переродились в известные нам "Сказания Севера". Также в некоторых ритуалах упоминается символ бога. По всей видимости, это предметы, ассоциируемые с тем или иным представителем пантеона. Так, для Асалы им, конечно, стал цветок. Для богини утра - кусочек стекла или прозрачного камня [93]. Бог мертвых носил маску, что закрывала мертвую половину лица. Бог войны - зажженное копье. Бог веселья - плод душицы, ныне запрещенныйунас по понятным причинамиставший ууууделомммм..."
Буквы сливались, глаза слипались, и Стефан захлопнул книгу. Он сунул ее на место, оглядел еще раз комнату и осознал, что его насторожило.
– Вот ведь какая штука, госпожа Свенсон. Смотрю я на эту тронную залу, тасказать, и что-то никак одной вещи не вижу, без которой и жить человеку нельзя, хе-хе. Кровати-то того...
– Чего "того"?
– Нету.
***
Кто-то залепил зеленые глаза девушки пластырем, отчего даже Йоннибергу стало не по себе. Он поежился, но улыбнулся Корделии и демонстративно поднял руку "предмета" вверх, в сноп солнечного света. Корделия помрачнела, что странно шло к ее северной красоте.
– Ну она сама же это все организовала-с, - оправдался Йонниберг.
– Я знаю, - Корделия помолчала и достала из кармашка платья часы.
– Ты не хочешь пойти отсюда к... я не помню. Знаю, как на эвесском, а на... Dunehio. Вода течет вверх.
– Фонтаны зимой не работают-с, невежественная госпожа северянка, - ответил Йонниберг и согнул руку девушке так, будто она чесала противоположное ухо.
– Не работают-с, - повторил он.
Корделия все смотрела на часы и покачала головой.
– Так странно, что мы встретились именно сегодня. Ghadraho de...
Йонниберг и хотел бы сказать, что искал Корделию по всем музеям страны и сейчас невыразимо отупел от радости, от радости, ОТ РАДОСТИ, и ничего странного во встрече нет, но почему-то он молчал и
– Йон!
– Хорошо-хорошо! Только один момент-с.
Корделия оглянулась на угол помещения, и прядь ее светло-рыжих волос выпрыгнула из-под шляпки, скользнула по плечу. Йоониберг невольно засмотрелся. Не глядя, он вложил девушке в руку желтый томик из саквояжа. Та уже дрожала от напряжения - она все стояла на цыпочках, и солнце зажигало золотом черные волосы. Подошел угрюмый рабочий. Он снял кепку, встал на колени и заглянул под белоснежное платье. На миг Йонниберг подумал, что надо охладить пыл мужчины, но ничего не сказал и только сунул розу из саквояжа в свободную руку девушки. Цветок упал.
– Имейте совесть!
– крикнул женский голос из толпы.
– Вы в музее, а не в борделе!
– Очень сомневаюсь!
– захохотала троица студентов, и по залу пробежали глумливые смешки.
– Йон, reho! Я ухожу, - Корделия снова достала часы и сделала шаг в сторону.
– Сейчас!
– Йонниберг торопливо поднял розу и снова вложил в руку "предмета". К раздражению Йонниберга, цветок снова выпал. По скуле девушки скатилась капелька пота и заблестела над краешком губ.
– Ну погоди. Та смотрительница! Помнишь? Ведь похоже-с... ведь...
– Reho!
– перебила Корделия.
– Ne mija... Я не хочу.
Она пошла через толпу, все смотря на часы. Йонниберг со злости втиснул цветок в руку девушки - ее лицо побледнело - и поспешил за Корделией. Уже в толпе, в поте и голосах, Йонниберг оглянулся и почувствовал холодок. Да, девушка сжала розу, но по белой от напряжения руке, по белому мизинцу скользили алые капли. Летели на пол, собирались в лужицу. "Предмет" все-таки был живой, разве что пластыри, которые шутники наклеили на зеленые глаза, создавали жуткое впечатление поднявшегося из могилы трупа.
***
Стефан безразлично смотрел на багровое пятно, в котором лежали оплавившиеся, переломанные и затоптанные свечи. Три с одной стороны пятна и два с другой. Грязно-белое месиво на буром фоне - однажды Стефан видел такое, когда пушечным снарядом убило его супругу и сына.
Работник музея - безликая фигура в брезентовике и противогазе, что маячила на краю зрения, - шаркнул и тихо сказал:
– Ну не мог я на такое смотреть.
Стефан моргнул и отвел взгляд от засохшей крови.
– Право слово, я вас не виню.
– Она же сама сказала...
– Конечно.
– ...если ее жизни явно ничего не будет угрожать, то я должен молчать и не мешать посетителям. Я и не мешал. А потом не выдержал, ушел. Ну не мог на это смотреть! Чтобы до таких мест у женщины прикасались, да у всех на виду. Хуже, чем в балете. Я девять лет женат и такого не позволяю себе с супругой, а тут... Ну не мог я!