Дар
Шрифт:
Антон молчал и слушал. Другой на его месте точно бы прыгал до потолка, но ему было совсем не радостно. Да и сил на это просто не было.
– Мы даже предположили психическое заболевание, – доктор смутился и немного кашлянул, но продолжил, – а вы, наверное, гадали, зачем к вам однажды утром заявился милый мужчина со странным взглядом и козлиной бородкой?
Антон улыбнулся, единственный раз. Нет, он не удивился, но его это задело. И тогда, возможно, он и потерял надежду, просто она ушла тихо и неофициально. То, что происходило с ним, не вписывалось в рациональный мир, построенный на логике, науке и общественном мнении. Что бы это ни было, ему не поверят, ему придется бороться или умереть, но в одиночестве, самому.
– Так
– Это уже хорошо, – устало улыбнулся Антон, – я здоровый, психический нормальный больной. Я – феномен.
– В некотором роде – да, – совершенно серьезно сказал врач, – на современном этапе наука и медицина могут объяснить далеко не все, до многого, что считается чудом, мы просто еще не дошли. Как древние люди до природы молний и затмений…
Затмений. Этой слово эхом отдалось в голове Антона. Затмение. Вот что случилось с его жизнью, его солнце вдруг накрыла необъяснимая тень, и мир погрузился во мрак. Точнее не скажешь.
– …возможно, это какая-то новая болезнь, – продолжал врач, глядя на Антона блестящими от возможных перспектив и открытий глазами, – поэтому я настоятельно рекомендую вам поехать в Москву и обратиться в НИИ, я дам все необходимые рекомендации и даже сделаю парочку звонков, чтобы вас там точно ждали как родного. Хотя, я думаю, от такого интересного случая они там не откажутся, они жадные до открытий.
Интересный случай. Вот кем я стал, подумал Антон, за неделю я прошел стадию от «случайно пойманной рыбки», заплатившей за все обследования, до «интересного случая». Но я все еще живой человек, страдающий человек, мог бы сказать он, и я вовсе не хочу стать прорывом в карьере какого-нибудь столичного профессора, я хочу, чтобы кто-нибудь помог мне. Но теперь он знал совершенно точно, что никакие больницы, пилюли и доктора ему не помогут. Он открыл эту дверь, он никуда не вела.
А время уходит, подумал Антон, с отчаянием и грустью, а вместе с ним уходит и моя жизнь, ее все меньше, я таю, как снеговик под весенним солнцем. И провести последние дни в больнице, даже если она называется НИИ? Нет уж. Заканчивать жизнь подопытной крысой ему совсем не хотелось.
Но если душа – это бабочка, то мозг – компьютер, машина, созданная для контроля и хранения. Его душа знала, что это конец, но мозг был консерватором, непреклонным до самого конца, для него было важно сохранить привычный порядок, и именно он погнал Антона на работу. Его сознание, выдрессированное годами построения логических цепей и решением понятных задач, упорно не желало принимать и даже обсуждать идею о смерти, о последних днях и о том, как провести их. А как, в самом деле? Прыгнуть с парашютом? Или поехать в круиз? Или что там обычно делают умирающие в фильмах? Чушь, полный бред, кино и жизнь – как куклы и люди, чем-то похожи, но не более. Он понимал, что умирает, понимал душой, но не разумом, и эта внутренняя борьба тоже отнимала немало сил. А что ему хотелось? Не умирать. А вовсе не поехать в круиз или сделать татуировку. Все поблекло, все потеряло смысл, он чувствовал себя кроликом, застывшим в свете фар, он просто сидел и ждал своей участи. Возможно, сердце бедного кролика отчаянно билось в груди, а страх затуманивал рассудок, но он сидел спокойно и неподвижно, скованный ярким лучом приближающейся смерти. Примерно так же чувствовал себя и Антон.
И именно поэтому в понедельник, когда истек срок больничного, он пошел на работу. Мозг погнал его по привычному маршруту, не желая признавать поражение, не желая менять священный порядок. И где-то в глубине уши, Антон был с ним согласен, потому что уволиться с работы означало признать,
Так он думал, собираясь на работу солнечным утром. Он даже смог убедить себя, что чувствует себя немного лучше, хотя знал, что иногда такие «просветы» бывают и это, как правило, ничего не значит. Но утро было таким прекрасным, а ему так нужна была надежда. И потом, говорил он себе, я прошел полное обследование, официальная медицина, наука, не терпящая неточностей, признала меня здоровым. Они не нашли ничего, значит, у меня нет причин болеть, значит, все пройдет, это просто… ну просто такой период. И снова он возвращался к тому, что он живет в мире атомов, молекул и закона гравитации, здесь не летают ковры-самолеты, и джины не вылезают из бутылок, нет тут ничего волшебного, только пыль и асфальт. Он здоров, наука этого мира признала его таковым – про дополнительные обследования в столичном НИИ он и думать не хотел – значит, ему ничего не грозит.
Но в данный момент факты как раз утверждали обратное, и Антон понял, что если не примет меры, в самое ближайшее время ему грозит вывернуться наизнанку на глазах у нескольких десятков человек. Хотите увидеть мой бизнес-ланч? Сейчас, всё будет. От этой мысли ему стало еще хуже, тошнота накатывала темными волнами, желудок сжимался и разжимался, в висках стучало. Я не выдержу, подумал Антон, еще так долго ехать. Он закрыл глаза и снова попытался подавить приступ, представляя себе лимон, кислый и ледяной, представляя вершины гор, укрытые снегами, чистыми, белоснежными, и такими благословенно ледяными. Поезд мчался по пригороду, уже не в центре, но еще далеко от спальных районов, где выходило большинство пассажиров, люди окружали Антона, люди толкали его, прислонялись к нему, от них шло тепло, запахи духов, одеколонов, пота и еды. Мир вокруг стал адским коктейлем из сотен провоцирующих ингредиентов, и никакие горные вершины или лимоны справится с этим не могли. Поезд слегка качнуло, но Антону показалось, что они провалились в воздушную яму, и это была последняя капля, он понял, что снова проиграл. И эту битву тоже.
Он протискивался сквозь толпу пассажиров, задевая сумки и портфели, наступая на ноги, и совершенно не обращая внимания на возмущенные возгласы и ответные тычки, он даже не извинялся, просто потому, что боялся открыть рот. В голове билась только одна мысль: когда же остановка. Он добрался до двери, чувствуя, как тяжелый горячий ком подкатывает к горлу, набирает разгон, прежде чем покинуть желудок. Поезд снова тряхнуло, Антон закрыл глаза, изо всех сил борясь с собственным организмом, он уже почти смирился с тем, что придется делать это здесь, что его ждет позор, ужасный, но, кажется, неизбежный…
– Станция…кшшшш… при выходе не забывайте свои вещи, – раздался над головой электронный голос, и это, кажется, было самым лучшим, что Антон когда-либо слышал, – будьте ос…кшшшш… двери открываются автоматически.
Открывай уже, хотелось заорать Аниону, но он просто стоял, делая глубокие вдохи и стараясь выторговать себе еще пару минут. Он вылетел на перрон, почти пустой в это время, плохо соображая, где находится и что это за станция, единственное, что его волновало – найти туалет или хотя бы кусты погуще. Вместе с ним вышли еще три человека: тучная дама с каменным лицом и двое мужчин, явно работяги, Антон едва не налетел на одного из них, снова не извинился и поспешил дальше.