Шрифт:
Избушка бабки Дарьи, низенькая, почти вросшая в землю, стояла на самом краю села. Павлуша часто, таясь и пугаясь малейшего шороха, смотрел на нее из окна дома. Ему, семилетнему оболтусу, все казалось, что избушка вот-вот вытащит из бурьяна одну куриную ногу, а потом другую, повернет к лесу передом, а к Павлуше – задом, встряхнется по-петушиному и ускачет в чащу вместе со своей хозяйкой.
Но избушка, вот хитрая, совсем не желала, чтобы Павлуша узнал ее тайну. Она стояла и не двигалась с места. Бабка Дарья, старая-старая, в
Павлуша тут же отпрыгивал от окна и прятался в углу горницы. Немного переводил дух и снова приникал к стеклу, пока не получал по заднице мокрым полотенцем от бабушки Нюры.
– Ах ты, паршивец! Тебе сегодня какой наряд даден был?
– Картошку полоть, – мычал Павлуша.
– А ты что делаешь, а? Все стекла соплями извозил! Марш отсюда.
С бабушкой Нюрой Павлуша не спорил, у нее, бывшей фронтовички, не особо забалуешь. Мальчишка пулей вылетал из избы, до вечера пыхтел на огороде, выдирая из земли противный вьюн, оплетавший картофельную ботву. Перед сном набивал пузо молоком с черным хлебом и кашей, норовя из глиняного горшка ложкой подцепить румяную корочку. Бабушка укладывалась на высокой перине и вздыхала некоторое время, о чем-то думая.
Павлуша ворочался на диване.
– Ну что вертишься, как вертляк на бешеной собаке, прости господи? – сердито спрашивала Нюра.
– А почему к бабке Дарье никто не приезжает?
– Дык а кому приезжать-то? Умерли у нее дети, – говорила, уже засыпая, Нюра.
– Как это? Бабки сначала помирают, а уж потом все остальные, – удивлялся Павлушка.
– Молчи ужо! – строго обрывала размышления внука женщина и проваливалась в крепкий сон усталого, много пожившего на белом свете человека.
С той поры минуло тридцать лет. Давно уже умерла бабушка Нюра. Некогда справный пятистенок, ее дом, развалился и зарос бурьяном. Широкие заливные луга поработил вездесущий ольшаник, а непроходимые, богатые дичью леса были истреблены под корень ушлыми лесорубами.
Не стало деревни. Кое-где, правда, стояли редкие домишки, купленные за бесценок городскими людьми. Но дачники приезжали сюда только на летние месяцы, а осенью закрывали свои избушки и сараи на амбарные замки, опасаясь воров. Напрасно: воры сюда боялись и нос казать – дороги к деревне заметало напрочь. Зимой между домов смело шныряли волки, зайцы да лисицы, а по ночам стояла жуткая, мертвая тишина.
Павел Зарубин жил в городе. Супругу Наталью он привез из соседней области, позарившись на нездешнюю Натальину красоту. Сыграли веселую свадьбу, да и окунулись с головой в рутину семейной жизни.
Родители были бедны, как церковные мыши, помогать не могли, сами еле-еле концы с концами стягивали. Отец и мать жены недавно остались без работы – встал завод. А у Павла батя, почетный дорожник, третий месяц не получал зарплату. Мать, учительница, кормила отца на свое жалованье, надеясь на лучшее будущее.
Павел не унывал, калымил на двух работах, не спал ночами, чтобы заплатить кредит, выданный банком на квартиру. На занятые деньги удалось купить маленькую однокомнатную конуру, но Зарубины и этому были рады. Наталья за копейки сделала в ней простенький ремонт, навела уют: чисто, светло, тепло – красота! Павел с удовольствием возвращался домой, зная, что ждет его там горячий борщ и котлеты. Жена всегда сидела напротив, любуясь, как с аппетитом, по-мужски обстоятельно, ужинал уставший супруг.
Потихоньку все устаканилось, и случилась в доме радость: Наталья родила девчонку, смуглую красавицу, похожую на свою мать, как две капли воды.
Зарубину жить бы да радоваться, но не получалось. Он ходил злой, не выспавшийся, задумчивый. Вечером, перед сном, долго ворочался в постели, беспокоя супругу. Та уже и таблетки купила, и валерьянкой Павла поила, думая, что мучился муж от бессонницы, вызванной переутомлением, и совсем не понимала, что же с ним происходит.
А случилось вот что.
Начали сниться Павлу странные, страшные сны. Будто он, маленький, находится в деревенском доме бабушки Нюры и по привычке смотрит в окно. А там – избушка стоит Дарьина, и не просто домишко, а живое существо – дышит! Бабка Дарья сидит на крылечке, грозит ему пальцем, а рядом с ней…мать Павла.
Павел просыпался, мокрый от пота. Он долго сидел на кухне, курил и…боялся смотреть в окно.
Бабка Дарья стала приходить к нему во сне каждую ночь. Павел не выдержал, рассказал все жене.
– Паша, сходи в церковь, поставь свечку, – советовала Наталья.
На следующий день Зарубин пришел в храм, купил штук тридцать свечек, битый час расставлял их у иконы, нервничая и чертыхаясь. Но той же ночью бабка Дарья снова грозила ему пальцем, а рядом сидела, сложив руки на коленях, родная мать и смотрела прямо перед собой ничего не видящими глазами.
Сон оказался вещим. На очередном профессиональном медицинском осмотре, который каждый год проходила мама-педагог, врачу не понравились анализы. Женщину обследовали и выявили неоперабельную опухоль. Все тогда забегали, засуетились, начали сборы денег на лечение. Павел тоже бегал и суетился, но в душе знал: надеяться нет никакого смысла. И оказался прав. Мать сгорела от рака за полгода. На похоронах отец, стоял, вцепившись в ограду. Его трясло. Перед глазами Павла летали солнечные зайчики.
В следующий раз бабка Дарья приснилась опять. Изба ворочалась и ворчала, как злобный пес. На этот раз на крыльце рядом со старухой сидел отец Павла.
Конец ознакомительного фрагмента.