Даром
Шрифт:
— А кто хозяин-то?
— Да сам Рязанцев.
Присвистываю. Придурок Виталя не нашел ничего лучше, чем войти в контры с одним из самых крутых авторитетов города.
— А ты в самом деле ничего у него не… стибрил?
— Я? Да ты чо, Сашок… — возмущение Витали выглядит совершенно искренним. — Мне чего, жить надоело, что ли? Да и залет это — воровать…
Пожалуй, воровство и правда не в характере нашего Витали. Он наглый, да, но скорее от избытка простодушной честности. Можно, конечно, спросить через «скажи как есть» — для надежности… Но применять Дар на сотрудниках — да хуже только на членах семьи. Зачем я стану вписываться за человека, которому не могу верить?
Тетушка, раздающая листовки у остановки, говорит, что Одарение стало новым витком эволюции человечества; секта у них — «Дети Одарения» или что-то вроде того. Однако далеким от такой высокой духовности обывателям Одарение было дано в ощущениях, как «вторые девяностые». Перебои в работе коммунальных служб, очереди за продуктами, дикие скачки цен, общая растерянность, местами переходящая в панику. Ну и резкий подъем преступности, куда без него. Некоторые люди обнаружили у себя способность убивать, или калечить, или, например, проходить сквозь стены; большинство смогло удержаться на грани, но были и те, кто ударился во все тяжкие — это же волшебство, это даже не карается законом! И тут же подняла голову организованная преступность, в благополучные времена залегшая на дно. Пожилые уже авторитеты былых времен, по виду превратившиеся в благообразных бизнесменов или политиков, вспомнили лихую молодость и собрали вокруг себя вооруженных пацанов. Как грибы после дождя вырастали новые группировки, немедленно вступавшие со старыми авторитетами и друг с другом в борьбу за контроль над территориями. Зимой и в начале весны стрельба на улицах успела стать привычным делом; Дары, связанные с насилием, решающего преимущества в бою обычно не давали, однако вносили элемент непредсказуемости.
Сейчас вроде бы страсти улеглись, и равновесие с грехом пополам восстановлено. Обыватель может выйти в супермаркет без риска угодить в эпицентр разборки уличных банд. Однако, например, ЧОП, которому все арендаторы отстегивают за охрану офиса — наша крыша, и это ни для кого не секрет.
К ЧОПовцу я и иду первым делом — пускай крыша выполняет свои функции. Качок с бычьей шеей слушает меня, кивает и отходит в дежурку позвонить. Возвращается минут через пять:
— Кароч, такое дело. Не наша это территория. Если бы рязанцевские сюда заявились с предъявами, мы бы их по понятиям встретили. А раз твой пацан у них накосячил, пусть сам с ними и разбирается.
Думаю, не звякнуть ли майору Лехе. За меня он вписался бы против кого угодно, базара нет. А вот Виталя ему никто. Конечно, по моей просьбе он поможет. Но не дело это — втягивать полицию в бандитские разборки. Как-то же пацаны с ментами сферы влияния разделили, и я поставлю Леху в сложное положение, если попрошу ради меня зайти на чужую территорию. Был бы вопрос жизни и смерти, а так…
Ясно-понятно, спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
Возвращаюсь в офис. Виталя смотрит на меня исподлобья. Глаза у него — как у побитой собаки. Фингал переливается причудливыми оттенками бирюзы и фуксии. Ну и что с ним, дураком, делать? Если я выгоню на мороз сотрудника из-за того, что у него проблемы, я же сам себя уважать перестану. А наблюдать, как он превращается или в бомжа, или в пушера… не по мне это.
Меньше всего охота влезать в разборки группировок. Староват я для этих пацанских терок. Да и реквизита соответствующего у меня нет — цепей там золотых, мерса черного… или какие сейчас тачки в тренде у крутых, не знаю даже. Ладно, будем работать с тем, что есть. Как любил говорить покойный отец, Бог не выдаст — свинья не съест.
— Завтра поедем к Рязанцеву решать твои проблемы. Чтобы в девять был у меня, у подъезда.
— Ага! — оживает Виталя.
— Чего «ага», дубина? Адрес пиши.
* * *
— Значит, ты готов вписаться за своего человека… Виталия, — раздумчиво говорит господин Рязанцев. — Что же, это не может не вызывать уважения. Верно я понимаю, что твоя фирма принимает его долг на себя?
Мы сидим в гостиной в огромном загородном особняке. В проеме высокой двойной двери скучает амбал в кожаной куртке. Обстановка здесь скорее элегантная, чем дорогая-богатая: дизайнерская мебель, картины абстракционистов на белых стенах, пространство и свет. Унитазы у них тут вряд ли золотые, но из-за дизайна стоят не меньше. Обстановка осталась от эпохи капиталистического романтизма, а вот сам Рязанцев уже прикинулся в ногу со временем, в стиле первоначального накопления капитала: золотые перстни, стрижка под ежик, пиджак… допустим, не малиновый, но бордовый. Ему за шестьдесят, и он довольно тучен, но тройной подбородок выглядит не комично — скорее весомо. Фигура, с которой всем приходится считаться.
Отвечаю, прямо глядя в его заплывшие жиром глаза:
— Нет, ты понимаешь неверно, — неуютно обращаться к такому солидному человеку на «ты», но раз он мне тыкает, звать его на «вы» значило бы признать подчиненное положение. — Никакого долга за нами нет. Потому что мой человек ничего у тебя не брал.
— Да неужели? — Рязанцев саркастически вскидывает мохнатые брови. — И как ты тогда предлагаешь, как теперь выражается молодежь, разруливать наш ситуэйшн?
— Мой человек не смог выполнить работу, которую ты ему поручил. В наших правилах делать для заказчика все возможное. Я приехал, чтобы помочь Виталию справиться с заказом.
— А, то есть ты найдешь мою скрипку?
— Я не сказал — найду. Я сказал — сделаю все возможное.
Рязанцев рассеянно барабанит пальцами по столику красного дерева:
— Что же, возможное так возможное. Справишься — будет за мной должок. Сейчас одиннадцать утра… времени тебе даю до полуночи. Действуй. Часы пробьют, и наш договор превратится в тыкву. Если не справишься… ну, не станем забегать вперед. Проблемы следует решать по мере их поступления. Чего тебе нужно для работы?
— Для начала — понять ситуацию. Почему ты уверен, что скрипку не мог вынести из дома никто, кроме Виталия?
— Потому что в субботу… четыре дня назад… моя дочь Дина играла на ней перед гостями. У Дины Дар к исполнению классической музыки, поэтому я и купил ей настоящего Штайнера. После концерта, как всегда, дочь убрала скрипку в шкаф в музыкальной гостиной. Гости к тому моменту ушли. В понедельник днем хотела позаниматься, и на месте скрипки уже не было. Вечером приехал твой Виталий, шарился по всему дому. Машину его мой ротозей обыскать забыл при выезде. Значит, кроме твоего пацана, некому.
Как я и думал, доказательств виновности Виталика ноль. Его просто выставили крайним. Хотя вернуть скрипку Рязанцев все-таки хочет больше, чем получить козла отпущения.
Хозяин смотрит на меня своими маленькими глазками умной свиньи:
— Нам край как нужен этот инструмент. Через две недели у Дины выступление в резиденции губернатора. Перед лучшими людьми города! С другой скрипкой она работать не будет.
— Где в доме камеры?
— Камер нет. Я трепетно отношусь к своей приватности.
Еще бы. Тут наверняка нередко происходит такое, чему лучше бы не попадать ни на какие записи.
— А твои люди? Ты им всем доверяешь?
— Не были бы мои, если бы не доверял. И даже если бы кто-то из них объелся белены и решился у меня воровать — есть не такие тупые способы это сделать. Видишь ли, скрипка работы Штайнера стоит небольшое состояние, но продать ее очень сложно, это не краденую мобилу в переходе загнать.