Даром
Шрифт:
— Тебе виднее… хрюли. Но я знаю, что скрипка у тебя. Хочешь, чтобы твой отец тоже это узнал?
— Да пошел ты! Давай, расскажи Рязанцеву, что родная дочь его обкрадывает! Представляешь, что он с тобой сделает?
— А что он сделает с тобой? Тебя это не больше волнует?
Дина стоит дурацкую рожицу и отворачивается. Быстро осматриваю комнату. На стенах — фотографии отечественных и зарубежных поп-звезд. Подписанные, небось… Стоп. Среди кумиров — ни одного скрипача… У девушки с Даром к игре на скрипке?
— Дина, у тебя ведь Дар не к классической музыке? Потому ты и спрятала скрипку? Чтобы отец не узнал, что ты врала ему?
— Да я же даже и не врала! — взрывается Дина. — Он сам все себе навоображал! Его, мол, дочь — гениальная скрипачка, и никаких гвоздей! Думает, это аристократично! Как в лучших домах Европы, хрюли! Сам едва отмылся от крови и говна девяностых, меня запихал в бординг на выселках Грейт Бритайн и туда же — мы теперь высшее общество! Девочка пиликает на скрипочке, да не на лоховской какой-то — на настоящем Штайнере! Как в лучших домах Европы! Ненавижу, сука, сука, как же ненавижу!
Холеное личико искажается истеричной гримасой.
— Я понимаю, что ты не хочешь играть на скрипке, Дина. Однако от того, найду я ее или нет, зависит человеческая жизнь. Понимаю — тебе плевать. Но мне не плевать, потому что это жизнь моего человека. Как ты спрятала скрипку? У тебя такой Дар — прятать вещи?
— А ты поживи с такой гнидой, как мой папахен! Только о том и будешь мечтать каждый чертов день, чтобы сохранить кусочек личного пространства, спрятать от него хоть что-нибудь, хоть капельку своей жизни оставить себе!
— Хорошо. Сейчас четверть двенадцатого. У нас два варианта, Дина. Или в полночь твой отец узнает, что ты его обманывала. Или мы представляем ему все так, будто скрипка была потеряна и только теперь нашлась. Выбирай.
Дина подалась вперед, изогнула тощую шею, ее голос сделался хриплым:
— Знаешь, что означает мое имя?
— Не знаю.
— Дина — это судьба. Может, я твоя судьба? Давай сбежим вместе?
Определенно — она не нимфа.
— Не валяй дурака. У тебя красивое имя, а вот моим ты даже не поинтересовалась. У нас осталось двадцать минут. Включай свой Дар и доставай скрипку.
Дина закатывает глаза и плетется в гардеробную.
* * *
Раскрытый футляр со скрипкой Штайнера лежит на столе красного дерева. Не разбираюсь в музыкальных инструментах, но вещь и правда очень красивая: крутой подъем деки, львиная голова на месте завитка. От скрипки веет древностью, но при том она не выглядит старой и непригодной. В изгибах линий таится живая музыка. Эх, такой инструмент бы действительно одаренному скрипачу…
— Скрипка оказалась в гардеробной, в нижнем левом ящике. Вероятно, Дина переутомилась от тренировок, случайно убрала ее туда и тут же об этом забыла. В первый раз Виталий дал маху. Дом очень большой, Дара не хватило на полный обыск. Во второй раз он работал тщательнее.
Рязанцев молча сверлит меня своими свинячьими глазами без всякого выражения. Что происходит под всеми этими слоями жира в его мозгу? Наверно, он догадывается, что все не так просто. И что лучше бы ему поверить, что все так просто.
Заканчиваю доклад:
— Скрипка в целости и сохранности. Мы свои обязательства выполнили.
Рязанцев держит паузу. Давлю желание вытереть вспотевшие ладони о штаны.
— Что ж, выполнили так выполнили, — безразличным голосом произносит наконец Рязанцев. — Вовчик, давай бабло.
Амбал Вовчик достает из кармана куртки лохматую пачку купюр крупного номинала. Она не перевязана. Не похоже, что деньги вообще кто-то отсчитывал — скорее взяли сколько-то на глазок от большой стопки.
— Честный труд должен быть оплачен, — назидательно произносит Рязанцев.
Эх, деньги… Тут примерно столько, сколько я за год зарабатывал в своей айтишной конторе. Хватило бы и на расширение бизнеса, и маме на зубы, и мне — чтобы надолго забыть об экономии.
Вот только если я сейчас возьму эту пачку, то таким образом принесу Рязанцеву что-то вроде вассальной присяги. Тогда отказываться от его поручений будет уже не по понятиям. А я ведь хорошо понимаю, что мой Дар можно использовать не только для поиска пропавших побрякушек. Куда меня вызовут в следующий раз — в подвал к плюющемуся кровью узнику или во властные коридоры для сбора компромата на по-настоящему опасных людей?
Медленно говорю:
— Мы так не договаривались. Я человека своего прикрывать приехал. Ему и заплати сколько договорено. А я ничего у тебя не возьму.
Глаза Рязанцева ничего не выражают, на губах змеится улыбка:
— Вольному воля, — насмешливо произносит он, и тут я подбираюсь — его голос странно изменяется: — Вовчик, положи деньги под футляр.
Громила Вовчик начинает вдруг двигаться неловко, как робот со скверно смазанными суставами. Потом замирает — руки по швам, и тут же изумленно озирается.
— А где же деньги, Вовчик? — вкрадчиво спрашивает Рязанцев.
Громила начинает растерянно хлопать себя по карманам, таращит глаза, хватает ртом воздух. Либо в нем погиб гениальный актер больших и малых театров, либо он правда не понимает, что сделал несколько секунд назад.
— Только что в руках же держал, сукой буду… — растерянно выдыхает Вовчик.
— Ладно, не ссы, Вован. Я пошутил, — без тени улыбки говорит Рязанцев. — Иди погуляй.
Ошалевший Вовчик выскакивает за дверь. Рязанцев переводит взгляд на меня: