Дарю вам праздник
Шрифт:
Барбара и Эйс основательно перекроили старый хлев. Кое-где я узнал характерный почерк Кими — в конструкционных особенностях стен, мощных несущих балках, рядах скошенных внутрь окон, дающих достаточно света, но не пропускающих прямых солнечных лучей; однако все остальное было подчинено исключительно нуждам Барбары.
На высоте около десяти футов, обегая помещение по кругу, лежал на вертикальных стальных опорах узкий помост. В прорези помоста высовывались телескопические трубы многочисленных приборов; все они были направлены наклонно вниз, на геометрический центр пола монтажной. Этот центр охватывало
В монтажной никого не было, и я бесцельно побрел по кругу, опасливо обходя подальше таинственные аппараты. И вдруг поймал себя на том, что, куда бы ни падал мой взгляд, в голове гвоздит: все это хозяйство оплачено деньгами моей жены. Спохватившись, я отругал себя: Кэтти в неоплатном долгу перед Приютом, как и я. Наверное, можно было найти для денег лучшее применение — но, если уж тратить их здесь, где гарантия, что, вложенные в астрономию или зоологию, они принесли бы больше пользы? За восемь-то лет я навидался многообещающих проектов, которые кончались ничем.
— Нравится, Ходж?
Я и не слышал, как она подошла сзади.
Мы были с ней наедине впервые с момента разрыва. Два года…
— Похоже, вы потрудились не на шутку, — уклончиво ответил я.
— Да, не на шутку.
Такой я ее никогда не видел. Щеки ее пылали, под глазами залегли глубокие тени. Она сильно похудела.
— Это вот мы монтировали в последнюю очередь. Теперь все закончено. Вернее, теперь-то все и начнется. Как посмотреть.
— Все сделано?
Она кивнула. Ее торжествующий взгляд лишь подчеркивал ее очевидное крайнее утомление.
— Первое испытание — сегодня.
— О, тогда… коли так, я…
— Не уходи, Ходж. Пожалуйста. Я собиралась позвать тебя и Кэтти на официальную церемонию пробного пуска, но, раз ты здесь — буду рада, если ты увидишь предварительный. Эйс и Мидбин подойдут через минуту.
— Мидбин?
Знакомое надменное выражение скользнуло по ее лицу.
— Я настояла. Мне хочется показать ему, что человеческий мозг способен не только на истерические видения и фантазии.
Я проглотил слова, уже готовые сорваться с языка. Ядовитая шпилька, которую она, похоже, отпустила в адрес Кэтти, была так незначительна в сравнении с этим удивительным доверием, этой необычайной уверенностью, подвигнувшими ее позвать меня в свидетели эксперимента, могущего подтвердить лишь несостоятельность ее теории. Жалость пронзила меня. Пытаясь как-то подготовить Барбару к неизбежному разочарованию, я сказал:
— Думаю, ты не обольщаешься тем, будто эта штука заработает с первого раза?
— А почему бы и нет? Конечно, еще понадобится тщательная юстировка, понадобится вводить поправки на неточности хронометрии, вызванные всякого рода природными феноменами, вроде комет. Возможно, понадобятся и более серьезные доработки, хотя
Она была неправдоподобно спокойна для человека, дело жизни которого должно решиться с минуты на минуту. Обсуждая какую-нибудь спорную дату с каким-нибудь почетным секретарем провинциального исторического общества, я и то нервничал больше.
— Садись, — предложила она, — все равно, пока Эйс не пришел, нечего делать… и даже не на что смотреть. Мне не хватает тебя, Ходж.
Последняя реплика показалась мне опасной, и я сразу пожалел, что забрел в монтажную, а не, скажем, в противоположный край Приюта. Я уселся верхом на табуретку — стульев здесь не было — и отчаянно закашлялся, пытаясь уйти от ответа; я боялся ответить: «Мне тоже тебя не хватает», и боялся ответить иначе.
— Расскажи мне о своих делах, Ходж. Кэтти говорит, у тебя что-то не ладится.
Я изрядно обиделся на Кэтти, но за то ли, что она вообще так откровенна с Барбарой, или за то, что она обсуждает с нею мои слабости, мне некогда было разбираться. Во всяком случае, эта обида напрочь заглушила во мне чувство вины перед Кэтти за то, что сам я с Барбарой таки встретился. А может, просто наша старая, глубоко застрявшая в душе — чуть не написал «симпатия», но чувство было куда сложнее, словами его не выразишь — проснулась, когда мы оказались с Барбарой рядом; так или иначе, мне захотелось рассказать ей о вставших передо мною мучительных проблемах. Может, у меня было даже альтруистическое желание как-то подготовить Барбару к неотвратимо надвигающемуся удару: дескать, всем плохо, дело житейское. В общем, каковы бы ни были мои побуждения, но я выложил Барбаре все.
Я толком даже закончить не успел; она вскочила, схватив меня за руки. Ее глаза были серыми и буквально светились от радости.
— Ходж! Это же чудесно!.. разве ты не понимаешь?
— Да? — я совершенно не того ожидал. — Ну…
— Я решу твои проблемы. Я дам ответ. Вот средство! Посмотри: теперь ты можешь отправиться туда, в прошлое, сам. Ты можешь сам все увидеть, своими глазами, и послать подальше чужие россказни!
— Но… Барбара, ведь…
— Ты сможешь проверить каждый факт. Разобрать по косточкам каждое событие и каждого, кто в нем участвовал. Ты будешь писать свои исследования, как никто до тебя, потому что будешь видеть все своими глазами, но глядя из будущего. В твоем распоряжении окажутся все нынешние знания, весь нынешний опыт — и все тогдашние впечатления. О, мой Эйч-Экс-1, должно быть, создавался специально для тебя!
Не приходилось сомневаться — она верила во все это. И была искренне и совершенно бескорыстно счастлива, что плоды ее трудов могут мне помочь. Меня захлестывало горькое сострадание, но я был беспомощен, я не мог отвратить надвигающуюся катастрофу и только чувствовал бессмысленную ненависть к этой механической громадине, которую Барбара создала себе на беду. Может быть, себе на погибель.
От необходимости скрывать свои чувства и дальше меня спас приход ее отца, Эйса и Мидбина. Едва сдерживая волнение, Томас Хаггеруэллс сказал: